Чей мальчишка? (илл. В.Тихоновича)

Проснулся днем в боковушке, на кровати, где, бывало, спал Кастусь. Высунул голову из-под одеяла, смотрит в окно. На дворе, как и вчера, мокрое месиво со снегом пополам. Прячется опять под одеяло — в теплое гнездо. А перед глазами — зеленая фуражка… Как-то он там, Егоров?

Бабка Ганна стучит посудой на загнетке. Завтрак готовит. Кличет Саньку. А он выскочил из боковушки и — в сенцы. Карабкается по лестнице на чердак: там в углу, под перекладиной, тайничок. Сунул руку — пусто. Нету самовзвода. Пропал… Вот ведь незадача!

После завтрака в поветь ушел. Рубит дрова, а сам все про Егорова думает. Небось, ждет его с наганом пограничник… Кто украл? Может, бабка перепрятала? Нет, не должно. Она и на чердак-то не залезет.

Принес дров, воды два ведра и заторопился к Владику.

Владик всегда что-нибудь мастерит: строгает, пилит, сколачивает. Вот и нынче…

В руках у Владика фанерный кузов балалайки-самоделки. Гриф к нему прилаживает. Фабричный. А струны из электрического провода…

— Били там? — спрашивает Владик.

Санька отрицательно качает головой.

— Пленных мордуют. Одному самовзвод обещал передать, а он пропал. Весь чердак обшарил — нету.

Владик смеется:

— Я унес… У себя прячу…

— Значит, цел он?! — Санька так и подскочил на радостях. — Егорову отнесу. Пограничник там один в лагере. Комиссар, видно: за всех хлопочет…

— Как же ты передашь?

— Их на Друть погонят, мост строить. И я с дручанцами туда пойду…

Через полчаса Санька шагал по главной улице мимо комендатуры. За пазухой он нес тяжелый семизарядный наган.

Утром, сунув в карман краюшку хлеба, Санька с лопатой на плече засеменил на площадь. Приходит, а там — ни души. Тихо на подворьях! Не голосят бабы. Не хлопают выстрелы. Видно, угнали дручанцев на реку. Опоздал Санька.

Мимо два мотоциклиста промчались. Куда-то на восточную окраину торопятся. Из ворот комендатуры выехали колымаги. В них — автоматчики. На заречную улицу катятся широкие фуры. А вон Залужный шагает из управы в комендатуру. В новом дубленом полушубке. На ногах — белые чесанки с калошами.

День скоротал в повети. Орудовал стругом, обфуговал новый поручень для ухвата: старый сломался у бабки Ганны. Едва смерклось, нырнул в боковушку. А утром вскочил ни свет ни заря, снова бежит на площадь. Нынче уж он не опоздал. Топчется на снегу. Поглядывает на соседний проулок — скоро будут гнать людей… Однако время идет, а рабочую команду немцы не собирают. Уже совсем обутрело. На площади — пусто. Что случилось?

На дворе у бабки Ганны он столкнулся с Якубом. Старик прищурил хитрые глаза, кивнул на лопату:

— С какой позиции?

Санька, не раздумывая и не колеблясь, обо всем рассказал старику.

Дед Якуб неторопливо набил трубку самосадом, достал из кожаного кисета огниво, кремень, отщипнул кусочек трута. Шаркнул огнивом по камешку, и он — серый, невзрачный на вид — брызнул красным горячим дождем. Пыхая трубкой, старик раскрыл загадку, которая мучила Саньку. Оказывается, теперь немцы угоняют дручанцев на Друть на целую неделю.

— Подожди до субботы, — советует он. — К новой партии приладимся. Найдем пограничника. Верь…

— Бабке Ганне не говорите, — просит Санька. — А то не пустит…

Дед смотрит на Саньку прищуренным взглядом. Седые с прозеленью усы, пожелтевшие снизу от курева, топорщатся. Под ними прячется хитрая улыбка.

— А зачем говорить? Наше дело мужчинское, а она — женщина…

В субботу утром старик поднял Саньку в такую рань, что еще даже воробьи спали под стрехой. Видно, боялся опоздать. Рисковое дело затевает, оголец! Как тут не помочь? Нет, Якуб не будет стоять в стороне. Надо выручать людей из беды… Без проволочки.

Бабка Ганна напихивает в холщовую торбу еды на двоих. Пеняет старику:

— Кому помогать идешь, старый пехтерь?! И мальчишку тянешь за собой…

Старик запальчиво перечит:

— Читала на заборе объяву? У меня спина не казенная, чтоб по ней резиновая палка плясала. Под перекладиной качаться тоже нету охоты. Сходим покопаем, чтоб им могилу выкопали…

На площади уже выстраивали рабочую команду. Людей в колонне — не густо. Санька насчитал всего двадцать семь человек.

Прошлый раз, когда Санька попал в ловушку возле керосиновой цистерны, он старался вырваться из колонны. И ушел-таки. А сейчас боялся, как бы его не вытолкнули конвоиры. Лез в середину, поднимался на цыпочки, чтоб казаться выше ростом. Даже грудь выпячивал, как солдат.

Но конвоиры не собирались выгонять Саньку из рабочей команды. Чем он для них не работник? Есть ноги — они донесут его до моста. Есть руки — они цепко держат лопату. Есть спина — по ней в любое время может прогуляться палка.

Через час Санька уже кидал лопатой мерзлые звонкие куски грунта в кузов грузовика. Рядом с ним пыхтел дед Якуб. Когда немец, что следил за работой, приближался к грузовику, старик делал вид, что старается изо всех сил: суетно махал лопатой, щеки надувал так, что они синели от натуги. Рукава засучил. Даже изредка покрикивал на тех четверых дручанцев, которые тут же работали.

Уловки старика смешили Саньку. Он до боли прикусил губу, чтоб не прыснуть смехом: немец с палкой стоял невдалеке.