Чехия. Инструкция по эксплуатации

Ясный звук наших гласных – это врата к чешской радости. Мрачные тона у нас исключения. Мы не любим драм и бесповоротно утраченных вещей, либо-либо. Наверное, именно потому мы презрели грамматический род, поскольку, похоже, нам мешала его страсть к упорядочиванию. Когда у нас какое-нибудь летучее явление сделается постоянным понятием, оно еще никак не может справиться с окончаниями. Они же у нас бывают живые и неживые, регулярные и особенные. Значительно чаще, чем в других языках, нужно еще выбрать себе и пол. И все это экономит время и место. Предложения становятся короче, как написанные, так и проговоренные. Вместе с переводом чешский автор обретает значительность. На немецком языке его текст автоматически становится на четверть длиннее. Все это радует сердце (srdce) и пополняет кошелек.

Понятное дело, расширенность нам полностью не чужда, только мы достигаем ее с помощью других средств/ Болтовня – это мы любим. Вполне возможно, что английское "chatter" свое "ч" взяло как раз из чешского языка. А наш прародитель Чех звался Chat, то есть, простите, "Чет"!

То есть, если говорить в общем, то речь идет о приятном занятии, и наша болтовня не может избежать какого-то содержания. Наш человек в Нью-Йорке, когда слышит: "Nice to see you", сразу же делает вывод, что его рады видеть, следовательно – и слышать. Ну а вопрос: "How do you do?", для него прекрасный повод начать длинный рассказ о том, как у него по-настоящему идут дела. Семейные перипетии для нас штука весьма интересующая, так что о них рассказывают с истинным наслаждением. Нет, конечно же случаются провалы, неудобства и неуспехи. На вопрос: "А вот ты слыхал / а вы слыхали…?", мистер Плк автоматически отвечает мистеру Чету: "Конечно, ясен же перец". Просто он всегда прекрасно информирован и с радостью подкинет свои три копейки к любой сплетне, тем более, когда, вопреки собственному заявлению, услышит ее впервые. Так рождается правда слуха, и в сумме что-то там всегда совпадет. Ну а уж в самом худшем случае, правдивой останется эта вот фальшь.

Но зло здесь не является намерением или основным принципом. "Коварство и любовь" – это ведь не чешское произведение. У нас интрига или коварные замыслы – всегда как-то бесчестно. Она должна быть – как минимум – забавной, в противном случае, интрига пробуждает жалость, сочувствие – а сочувствие всегда объединяет.

Этого нашего тотального всеведения ты спокойно можешь не любить, но всегда его учитывай, дорогой наш чехоразведчик! Либо сам к нему чего-нибудь прибавь, либо смени тему. Но, внимание – только не на погоду! В противном случае ты оказался бы невежей. В запасе всегда хорошо иметь чего-нибудь интимного. Понятное дело, свеженького и современного. Ведь если во время нашего щебетания случится нечто такое, что случиться не должно, самое важное, что ты при этом присутствуешь. Такое вот наличие – это святая вещь. Мы ее обожаем и стараемся, чтобы оно продолжалось как можно дольше. Наша жизнь сама по себе – это месса для Бога Присутствия. Мы ставим на такие понятия, которые рождаются в ходе беседы. И довольно парадоксально признаем за пустословие все то, о чем нельзя таким вот образом болтать. Разговор, беседа – это чистой воды актуальность. Ты можешь его прервать, но пока имеется надежда, что нынешнего собеседника еще встретишь, еще не все потеряно. Мы не игнорируем ни прошлого, ни будущего. Никто из нас не отрицает, что эти понятия оба существуют. Тем не менее, как бы заранее известно, что они оба гораздо слабее актуальной действительности. Эта же наша привязанность к тому, что делается сейчас, находит свое отражение в грамматических временах. Нашему человеку практически вполне достаточна одна форма для прошлого и одна для будущего. Между Было и Будет, столь просто понимаемыми, лежит пространство практически безграничное, страна великого Есть. Наши глагольные отношения.

Чет-болтун желает знать все. Он желает знать, происходит какая-то вещь полностью или по кусочкам, она повторяется или нет, имеется ли там шанс на успех или никакого, развивается ли она в некоем тотальном Сейчас или только лишь в растянутом по времени Здесь. И в обязательном порядке он желает это знать незамедлительно, в ходе разговора. Очень часто – в одном-единственном слове. Попросту, он желает посходить с ума прямо тут, и прямо сейчас, сразу же. И беда, если бы себя nenavydováděl (не нарезвился), это совершенно не означало бы просто и коротко: er hat sich nicht ausgetobt (он не успокоился – нем.), равно как и: er hat stückweise und wiederholt getobt, bis er letzendlich doch nicht genus davon hatte (он бушевал, фрагмент за фрагментом, и многократно, пока он, наконец, не насладился этим – нем.). Чувствуете плотность нашего словотворчества?