Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Дед возвел очи горе́ и, кощунствуя, пожелал, чтобы эту бабу взяли черти. Над головой у него было перекрытие с квадратными углублениями, как в Ледницком замке. В тот момент под этим же перекрытием, на другом конце дома, мужчина протягивал руку, чтобы дотронуться до девушки. Она сидела за письменным столом, а он сзади наклонялся над ней. На вид ему могло быть за тридцать. Он погрузил лицо в ее волосы, но не совсем, а так, чтобы смотреть девушке за вырез. Глазам одним приятны густые леса, другие предпочитают любоваться тонкой отделкой женского белья. Беда мужчины заключалась в том, что он относился именно к этим вторым, и его беда постоянно отнимала у него немало сил. Хотя сплошь и рядом только и слышишь причитания, что лесов становится все меньше, по мнению мужчины, для страждущих глаз их вполне хватало, но он готов был поклясться, что становится все меньше девиц, согласных утешить страдающего мужчину. Особенно женатого. Чашечки девичьего бюстгальтера были как ласточкины гнезда. И вообще, они были совершенно ни к чему. Пальцы мужчины приближались незаметно, как пожарная машина. Девушка улыбалась, но в глазах ее сквозило высокомерие, и улыбалась она с явной насмешкой. Зазвонил телефон. Если бы голову мужчины раскроила циркулярная пила, он наверняка перенес бы это менее болезненно.

Девица подняла трубку. Мужчине показалось унизительным продолжать стоять с лицом, закрытым ее волосами.

— Отдел механизации, — сказала девица и затем уже только молча слушала, пока не произнесла: — Да. — И положила трубку. Повернувшись к мужчине, она поглядела на него снизу вверх. Он был красный и взъерошенный, как индюк, от прилива крови задергалась жилка на шее. Девица продолжала улыбаться. — Сюда идет твой папаша, — шепнула она и протянула руку к пачке накладных квитанций.

— Папаша, — испуганно ахнул мужчина, сделал два шага к своему столу, передумав, отступил к окну и, наконец, определил верное направление — к открытой двери в соседнюю комнату, где была маленькая кухонька с плиткой и стоял холодильник. — Меня нет, я вернусь только вечером после собрания, — пробормотал он сдавленным голосом, но еще попробовал молодецки улыбнуться и загадочно подмигнуть. Однако выглядел при этом так, будто свалился со второго этажа. И тихонько прикрыл за собой дверь кухоньки.

Появился дед и остановился у входа с почтительным видом, тиская в руках шляпу. Присутствие девицы его озадачило.

— Добрый день, — поздоровался он и оглядел помещение.

Увы. В комнате стояли напротив лишь два стола и два стула, чтобы сидящие за ними люди могли видеть друг друга. Второй стул был пуст, иллюзию рабочего беспорядка создавали разбросанные по столу хромированное пресс-папье, коробки с подшипниками, логарифмическая линейка, какие-то таблицы. А за вторым столом сидела пригожая девица в пестром легоньком платье.

— Добрый день, — ответила девица с блестяще освоенной бюрократической рассеянностью, которая способствует неприступности этих таинственных заведений. Она вся была такая официальная, что наводила страх. — Что вам угодно?

— Я… это… Как бы это… Я думал… Я ищу сына.

Слова из дедова горла продирались с трудом, будто он стоял перед прокурором. Вот и говори после этого, что человеку с чистой совестью все нипочем. К тому же эту чистую совесть надо еще и иметь! А у деда в этот момент было ощущение, что он по меньшей мере стронул с орбиты земной шар.

Девица приоткрыла глаза чуточку шире и подняла подбородок.

— Он тут у вас механизатор вроде, — объяснил дед без особой уверенности, втайне подозревая, что старуха Гомолкова направила его черт знает куда, к готтентотам!

— Вы пан Добеш?

— Ну… Правильно!.. Добеш… Старший… Молодой Добеш мой сын. Правильно.

Дед перевел дух и даже улыбнулся.

Тут и девица вспыхнула, как майский каштан всеми своими канделябрами. С сияющим видом она поднялась из-за стола:

— Простите, вот уж никак не предполагала… — И подала деду руку. — Кширова.

Дед замешкался, не зная, куда деть шляпу, и в итоге водрузил ее на голову с уверенностью, что открыл еще одну Америку.

— Очень приятно… Чего-то я вас раньше тут не видел.

— Почему же? — спросила девица немножко насмешливо, немножко ядовито.

— Почему?! — Деду показалось неприличным не переспросить. — Я ездил, пока работал в кооперативе, на лошадях, — с озабоченным видом принялся он объяснять, что было явно излишним. — А вот уже второй год, как я на пенсии… Это его стол?

Девица кивнула.

Дед осторожно сел, сперва погладил стол взглядом, затем одной ладонью и наконец обеими. Он был доволен, может быть, даже горд. Стол его сына помещался в настоящем замке, в таком кабинете! Выходит, сын его чего-то стоит.

— Тогда в конюшне еще было много лошадей, — добавил дед, чтобы девице окончательно все стало ясно.

Приличия ради девица улыбнулась, все еще не понимая, — что нужно старику? Не исключено, она услышит от него такое, что голова у нее пойдет кругом.