Читаем Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы полностью

— Вы были с ним в трактире… — Марта говорила, словно ступала по битому стеклу. — В сентябре он пойдет в школу, ему надо привыкать ложиться раньше, а вы отправляетесь с ним в трактир и приходите в половине девятого! Ребенку нужен режим!

От звука ее голоса у деда чуть волосы не встали дыбом.

— Ну вот! Зато все кругом подметено и сверкает!

— Вы хорошо понимаете, что я имею в виду.

— Я тебе свое мнение тоже пару раз сказал!

Еник потянул Марту за блузку. Главное, чтоб они перестали с дедом кричать.

— Мам, можно я не пойду завтра в садик? Олин тоже останется дома.

— Исключено! — Марта шлепнула его по руке. — Не запачкай мне блузку, господи! Завтра у меня стирка, а нервы у меня только одни!

Еник, плаксиво скривившись, посмотрел на деда. Дед недовольно махнул рукой.

В кухню вошел Добеш. Вид у него был виноватый, хотя он старательно это скрывал. Рассеченная губа здорово распухла и стала темной, как фиалка.

— Добрый всем вечер.

— На дворе уже ночь! — прошипела Марта.

— Пап, а мы воевали со скворцами! Дед и я…

Добеш улыбнулся:

— Да брось ты!

Даже Енику он не смог долго смотреть в глаза. Все, последний раз, пообещал он себе, чувствуя себя разбитым; хотелось спать. У меня красивая жена и красивый сын, а я расплачиваюсь за них своим страхом, стоит ли? И невозможно все время, потупя взгляд, смотреть в землю. Он подошел к холодильнику и достал бутылку пива.

— Что случилось? — испуганно ахнула Марта. — Ты слышишь, что с тобой?

Не успел Добеш открыть бутылку, Марта вплотную подошла к нему и кончиками пальцев осторожно провела по губе.

Но тут она почуяла чужой запах, и в глазах ее разлился холод.

Добеш отвернулся, открыл пиво.

— Да ничего… Это я… Затягивал шайбу, и сорвался ключ! Я не устроил себе это нарочно, можешь не сомневаться!

— Пап, ты купишь мне лошадку-качалку? Такую, как у нас в садике? Чтоб я катался!

— Ну… — Добеш осторожно наливал пиво в стакан. Он не любил, когда было много пены.

— Исключено! — сказала Марта во второй раз за это короткое время. — Ты скоро будешь школьником, а просишь, чтоб мы покупали тебе игрушки.

— Пап, — заныл Еник.

Добеш переступил с ноги на ногу, повернулся и смахнул локтем с холодильника зеркальце, после чего растерянно уставился на осколки под ногами.

Марта влепила Енику подзатыльник.

Деда передернуло от злости.

— Хватит! — закричала Марта надрывно. — Надо будет купить новую одежду, портфель и еще уйму всего!.. Марш в ванну, умыться и чтоб я видела тебя уже в пижаме!

Еник глотал громкие всхлипы, плечи у него тряслись. Он прошел мимо деда с опущенной головой. Дед уставился в стену. Как же ему хотелось хлопнуть дверью и никогда больше не возвращаться в этот сумасшедший дом!

— Где ты был так поздно? — завопила Марта на Добеша.

Добеш трусливо поглядел на жену, потом на деда.

— Было у нас собрание правления… А потом зашли пива выпить.

Дед колко хмыкнул:

— Как же ты посмел? Не знаешь разве, что это смертный грех?

— Правления, значит?! — переспросила Марта с судорожной издевкой в голосе. — А протокол кто писал? Она?!

— Полоумные, — облегчил себе душу дед и решил, что лучше не закрывать за собой дверь. Она почти вся была из стекла.

* * *

Потом он ходил по своей комнате от стены до стены, громко топая и встряхивая от злости головой. Он знал, что молодые внизу разозлятся от этого еще больше. Но ему необходимо было топать, чтобы не лопнуть. Ничего не сделается их дурацкому дому! Если б захотел, дед мог занять весь второй этаж. Но ему и эта-то комната была не нужна, однако где-то спать надо, коли свалял дурака и продал свою крышу над головой! Он и перевез свои пожитки сюда и, закрывшись, мог хотя бы отдохнуть и как следует выругаться. Остальная часть второго этажа дожидалась, когда Еник женится. А пока что родители его делали все от них зависящее, чтобы отбить у сынишки охоту к женитьбе еще до того, как он поймет, что это, собственно, такое.

Дед повесил пиджак на стул, выловил из кармана пачку «партизанских» и спичечный коробок. Разумеется, он забыл, что коробок давно опустел. С наслаждением раздавив его в кулаке, он швырнул обломки под стол, но тут же, опустившись на колени, аккуратно подобрал их и извлек на свет божий. Марта устроила бы ему родео, забудь он их там! Она способна была привести деда в ярость одним только взглядом! Ей даже не нужно было ничего говорить, стоило поднять брови — и в ту же секунду на деда покушался инфаркт. Он издали бросил смятый коробок в мусорную корзину у дверей. Мусорную корзину из зеленых и желтых проводов. Виданное ли дело… А какой тут стоял треск, когда включалось отопление, это вообще был ужас. Куда подевались времена, когда сквозь щели между конфорками плиты в кухне пробивалось пахучее пламя? Теперь он всю зиму пялился на эмалированную кремовато-белую печку и прислушивался к ее треску. Дед ничуть не сомневался, что в любую минуту она может взорваться. Да черт с ним, с отоплением, до зимы еще далеко. Сейчас ему нужны были спички. Он один за другим выдвигал ящики старомодного буфета и не услышал, как вошел Еник.

— Деда, можно я буду спать у тебя?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза