Читаем Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы полностью

Еник хотел было по привычке опереться спиной о подушку и спохватился, что ведь за спиной у него новый ранец, пока что совершенно пустой, но все равно очень тяжелый. Ранец синий, как спелый виноград, только еще более блестящий и с красным кружком: СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА. Он с достоинством выпрямился и осмотрел свой щегольской праздничный костюм из приятного коричневато-розового вельвета. Сморщив носик и лоб, он не понял, почему брюки и пиджачок называются «роскошный комплект», а также относятся ли к комплекту и полосатые подтяжки с блестящими пряжками.

Марта, держась рукой за стену, прыгала на одной ноге, и именно потому, что она торопилась и по шее у нее бегали мурашки, ей не удавалось попасть второй ногой в туфлю-лодочку. Еник про себя говорил — так тебе и надо, чего не купила туфли побольше! И даже покраснел от такого кощунства.

Мама была одета очень красиво.

Но им давно пора было находиться перед школой, а то ведь и не впустят. Сташек Моудрый рассказывал, что их школьный сторож на этот счет просто чокнутый.

Марта искала что-то в буфете, движения ее были бестолковы и суматошны, как будто она всего пять минут назад узнала, что ей предстоит проводить сына в школу.

На улице раздался цокот подков.

Еник насторожился, как синичка, и подбежал к окошку.

Дед правил конем, стоя в телеге, словно богатырь, в одной руке — вожжи, в другой — кнут, и мерин, белый в яблоках, плыл, неся голову, как голубь-дутыш, и обычной его печали как не бывало. Конь улыбался.

— Деда! — взвизгнул Еник, радостно подпрыгнув.

Марта тоже подошла к окну, все еще в одной туфле.

Енику пришла блестящая мысль:

— Деда, отвезешь меня в садик?

— Куда?! — засмеялся дед.

— В школу, — поправился Еник, и лихорадочный румянец исчез с его щек, потому что он сразу почувствовал себя взрослым, как будто ни с того ни с сего подрос.

— А зачем же еще я сюда приехал? — такими словами дед встретил его на улице. — Поедешь как король!

Дед осторожно слез с телеги на резиновых колесах. Белый в яблоках довольно пофыркивал и бил подковой по гранитным плиткам, словно собирался катать шарики в лунки.

— Дедушка, ну что вы мне опять устраиваете? — прошептала Марта расстроенным голосом. — Ну почему все всё делают мне назло?

— Мама, ну пожалуйста. — Еник умоляюще протянул руки к матери. — Мамочка, золотая моя…

Дед с серьезным видом уставился на Марту. Когда он готовил про себя речь, она казалась ему прекрасной и в ней не было никаких острых углов. И бог ее знает, почему сейчас она застряла в горле. Он потрогал себя за кадык, как когда-то трогал его Еник.

— Я не собираюсь ни во что вмешиваться… Но это дело… Понимаешь, что я имею в виду?

Марта испуганно кивнула. Она ждала катастрофы и приготовилась плакать.

— Я уж позабочусь об этом сам, — выдавил он. — И как-нибудь постараюсь помочь сыночку взяться за ум, образумиться, — добавил он убежденно, пытаясь и перед собой как-то оправдаться. Все равно ему казалось, что он некстати расхвастался.

— Мам, ну можно?.. — напомнил Еник о самом главном.

Марта беспомощно кивнула.

— Только подожди меня перед школой.

Беспокойными пальцами она безуспешно пыталась удержать слезы в уголках глаз. Слезы были искренние, серебристые.

* * *
Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза