Читаем Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы полностью

Сойдя на маленькой железнодорожной станции под названием Нижняя, Рене осведомляется, как пройти на завод. Это, конечно, излишняя скрупулезность — завод со станции и без того отлично виден, но Рене не хочется сразу же, с первых шагов, совершить какую-либо оплошку — скажем, ломиться на завод с задних дверей. В проходной, поскольку Рене уже знает, что кадровика Трнкочи не существует, он спрашивает доктора Сикору. Низенькая тучная женщина в форме заводской военизированной охраны набирает номер. Пока телефон где-то трезвонит, она справляется:

— Вас как звать будет?

Рене: — Рене.

В этот момент на другом конце провода кто-то, по-видимому, поднимает трубку.

Вахтерша: — Доктор Сикора? Вас тут спрашивает какой-то товарищ. Вас как зовут-то?

Рене: — Рене.

— Рене-е! — кричит вахтерша в трубку. — Ага, ладно, — и кладет ее. — Подождите маленько. У него там кто-то есть. Присаживайтесь.

В проходной, кроме вахтерши, еще несколько человек в форменной одежде. Форма одного из них не похожа на другие. На Рене веет от нее чем-то таинственным. Пожарник, ибо мужчина в непохожей форме не кто иной, как пожарник, привалившись к батарее, греет поясницу и разглядывает Рене, не имея ни малейшего понятия о таинственных флюидах, которые он способен излучать своей формой. Рене, улучив момент, когда никто не курит, угощает всех, мужчины берут по сигаретке, а женщина спрашивает:

— Работать у нас будете?

— Еще не знаю.

Ответ Рене достаточно глуп: как-никак он с чемоданом. Он досадует на свое неумение вести непринужденную беседу с некоторыми категориями людей, к которым относятся не только красивые женщины, но и люди, носящие форму и оружие. Упорно курит. Молчит. Глядит на работников охраны, шныряющих взад-вперед, время от времени они кому-то названивают или выходят из проходной, чтобы проверить груз машины, покидающей двор; если груз в порядке, поднимают или — после выезда машины — опускают рампу. В проходной появляется какой-то высокий молодой человек со светло-желтой шевелюрой. В руках у него сверток, он разворачивает его, вытаскивает из кармана синий бланк и начинает по нему читать какие-то загадочные названия, по-видимому наименования предметов, выбираемых из свертка и откладываемых в сторону.

— Вот это вот, — приговаривает он всякий раз.

Один из охраны следит за ним из-за спины; когда все содержимое свертка вынуто и осмотрено, он кивает, и молодой человек, снова собрав все вещи, прощается и уходит. То и дело вдоль стеклянной стены проходной снуют люди — со свертками и без оных, с завода и на завод. Те, что выходят, нажимают рукоятку на маленьком ящичке у двери проходной, и кое-когда раздается звук клаксона. Люди усмехаются, зная, что это немудреное устройство работает по принципу лотереи, но Рене-то по неведению думает, что это сложное устройство, реагирующее на предметы в карманах: ведь тех, которым ящичек прогудит, охранники отзывают в сторону, и отозванные, воздев руки, позволяют оглядеть свои карманы и ощупать одежду. Не все, однако. Иные и после того, как ящичек прогудит, улыбнувшись, бегут дальше. Это, конечно, те, что водят дружбу с охраной. А кто и вовсе не нажимает на рукоятку, охранники орут на них вовсю, но в конце концов тоже дают им возможность уйти. А вот нажимают ли рукоятку те, что приходят на завод? Не видя таких, Рене заключает, что и ему придется нажимать на рукоятку лишь при выходе, правда, и в этом он до конца не уверен: а что, если это касается только работников какого-либо особого отдела? Не выставит ли он себя на посмешище, если тоже нажмет рукоятку, хотя явно будет выходить из какой-нибудь конторы? Нет, он не станет нажимать, но, с другой стороны, вдруг и на него так же вот разорутся, как и на тех, кто не нажал? Черт возьми, он пока еще в проходной, а уж сколько у него с этим неведомым миром проблем! Он вздыхает, и тучная вахтерша снова звонит доктору Сикоре, но у того по-прежнему люди. Рене ждет, верно, уж с полчаса. Тьфу ты, ведь можно же было зайти прямо в редакцию заводской газеты! Однако теперь уже неловко перед охраной: взять да и пойти к кому-то другому, раз он так долго дожидался доктора Сикору. Нет, теперь уж он подождет, каким бы долгим это ожидание ни было!

Наконец вахтерша получает по телефону желанный ответ, ибо, кладя трубку, просит у Рене удостоверение и выписывает пропуск. Затем объясняет ему, как пересечь двор, куда войти и где свернуть раз, потом другой, чтобы без труда найти комнату, в которой сидит доктор Сикора. А что до чемодана — пусть пока оставит его в проходной. Рене благодарит, беглым взглядом определяет, что и лицо человека в непохожей форме не выражает неудовольствия по поводу его проникновения на территорию завода, и устремляется во двор.

<p><strong>[5]</strong></span><span></p></span><span><p><strong>РЕНЕ У ДОКТОРА СИКОРЫ</strong></span><span></p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза