Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В 1876 году для Антона открылось новое окно в мир — Таганрогская публичная библиотека. Школьные власти с неохотой позволяли учащимся пользоваться ею: куда надежней была школьная библиотека со специально подобранными книгами, которая отсекала доступ к «либеральным» или «подстрекательским» изданиям вроде сатирических еженедельников или серьезных ежемесячных журналов — излюбленного чтения русской интеллигенции. ‹…› Антон стал посещать библиотеку, начиная с 1877 года; иногда ему приходилось забирать двухрублевый залог, чтобы купить еды. Московские и петербургские сатирические еженедельники будоражили умы таганрогской молодежи. Рассчитанные на новые интеллигентские круги обеих столиц — на независимых в суждениях студентов и разночинцев, эти издания не щадили известных общественных лиц и высмеивали устоявшиеся взгляды [РЕЙНФ. С. 74].

По абонементным карточкам Чехова — читателя Таганрогской библиотеки — мы узнаем, что он читал произведения русских, западноевропейских классиков (Тургенева, Гончарова, Сервантеса), изучал работы русских критиков 40–60-х годов.

Помимо художественной литературы юный гимназист читает книги по астрономии, просит брата прислать ему университетские лекции по химии, выписывает «политическую, ученую и литературную» газету «Сын отечества», где печатались обзоры выходивших «толстых» журналов («Отечественных записок», «Русской старины», «Вестника Европы», «Русского вестника») и постоянно освещались актуальные научные и литературно-общественные новости. Особо следует отметить, что молодой Чехов был «ревностнейшим читателем» своего будущего первого издателя и наставника на литературном пути, очень популярного в 80-е годы XIX в. писателя-юмориста Николая Лейкина [КАТАЕВ В. (III)].

Журналы того времени весьма поощряли участие читателей — присланные ими фельетоны, карикатуры и полемические статьи публиковались с выплатой гонорара. Антон начал пересылать сочиненные им смешные истории <жившему в Москве старшему брату> Александру — на редактуру и для публикации через его университетских знакомых [РЕЙНФ. С. 74].

Рассказывая о биографии Антона Чехова, подчеркнем как особенно важную деталь, что:

Один из решающих периодов своей жизни — последние гимназические годы в Таганроге — Чехов провёл в одиночестве, вдали от постепенно перебравшейся в Москву семьи. И при своём появлении в университетском, а позже — литераторском, кругу, откуда исходят первые обстоятельные воспоминания о нем «сторонних» наблюдателей, он предстал перед своими новыми знакомыми, да и отчасти перед домашними, уже во многом определившимся человеком — с огромной выдержкой, необычайной силой воли и целомудренной скрытностью, «неуловимостью» [ТУРКОВ][55].

Таганрогский период жизни, охватывающий детство, отрочество и юность Антона Чехова, несомненно, оказал определяющее влияние на формирование как психофизического типа его личности, так и мировоззрения. И хотя общественно-политические взгляды Чехова во времени эволюционировали — от умеренно-консервативных до умеренно-либеральных, в основе их лежало все тоже «таганрогское» мировидение, в котором сложным образом переплетались самые противоположные качества личности: вера и неверие, бытовой прагматизм с доброхотством, жажда общения с людьми и замкнутость на себе, доброжелательность и скептицизм, демократические идеалы с русским национализмом.

В личных отношениях Чехов был мягкий, добрый, терпимый, быть может слишком терпимый человек ‹…›. Красивый, изящный, ‹…› тихий, немного застенчивый, с негромким смешком, с медлительными движениями, с мягким, ‹…› немножко скептическим, насмешливым отношением к жизни и людям [ЕЛПАТ].

Александр Павлович Чехов писал, что:

Антон Павлович только издали видел счастливых детей, но сам никогда не переживал счастливого, беззаботного и жизнерадостного детства, о котором было бы приятно вспомнить, пересматривая прошлое. Семейный уклад сложился для покойного писателя так неудачно, что он не имел возможности ни побегать, ни порезвиться, ни пошалить. На это не хватало времени, потому что все свое свободное время он должен был проводить в лавке. ‹…› — Нечего баклуши бить на дворе; ступай лучше в лавку да смотри там хорошенько; приучайся к торговле! — слышал постоянно Антон Павлович от отца — В лавке по крайней мере отцу помогаешь…

‹…› — Уроки выучишь в лавке… Ступай да смотри там хорошенько… Скорее!.. Не копайся!..

Антоша с ожесточением бросает перо, захлопывает Кюнера, напяливает на себя с горькими слезами ватное гимназическое пальто и кожаные рваные калоши и идет вслед за отцом в лавку. Лавка помещается тут же, в этом же доме. В ней — невесело, а главное — ужасно холодно. У мальчиков-лавочников Андрюшки и Гаврюшки — синие руки и красные носы. Они поминутно постукивают ногою об ногу, и ежатся, и сутуловато жмутся от мороза.

‹…›