Чехов в жизни: сюжеты для небольшого романа

Сюжет заочных отношений последнего российского императора с одним из своих подданных имеет драматическую развязку. Уже в новом двадцать первом веке в библиофильском собрании обнаружился подносный экземпляр Х тома собрания сочинений А. Ф. Маркса с золотым обрезом и вензелем Николая II. Под роскошным переплетом – даже не «Дядя Ваня», который предсказывал катастрофу Теляковскому, а «Остров Сахалин». На авантитуле – короткая надпись: «Книга эта приехала из Тобольска в 1922 году». Отрекшийся от престола гражданин Николай Александрович Романов или кто-то из его семьи увез чеховский том с собой, и книга вернулась в Москву уже после екатеринбургской катастрофы. Что чувствовал, что думал Николай, если открывал книгу, скажем, на этой странице?

...

Дождь, не переставая, стучал по крыше и редко-редко какой-нибудь запоздалый арестант или солдат, шлепая по грязи, проходил мимо… Капли, падавшие с потолка на решетки венских стульев, производили гулкий, звенящий звук, и после каждого такого звука кто-то шептал в отчаянии: «Ах, боже мой, боже мой!» Рядом с амбаром находилась тюрьма. Уж не каторжные ли лезут ко мне подземным ходом? Но вот порыв ветра, дождь застучал сильнее, где-то зашумели деревья – и опять глубокий отчаянный вздох: «Ах, боже мой, боже мой!»

Утром выхожу на крыльцо. Небо серое, унылое, идет дождь, грязно. От дверей к дверям торопливо ходит смотритель с ключами.

– Я тебе пропишу такую записку, что потом неделю чесаться будешь! – кричит он. – Я тебе покажу записку!

Эти слова относятся к толпе человек в двадцать каторжных, которые, как можно судить по немногим долетевшим до меня фразам, просятся в больницу. Они оборваны, вымокли на дожде, забрызганы грязью, дрожат; они хотят выразить мимикой, что им в самом деле больно, но на озябших, застывших лицах выходит что-то кривое, лживое, хотя, быть может, они вовсе не лгут. «Ах, боже мой, боже мой!» – вздыхает кто-то из них, и мне кажется, что мой ночной кошмар все еще продолжается. Приходит на ум слово «парии», означающее в обиходе состояние человека, ниже которого уже нельзя упасть. За все время, пока я был на Сахалине, только в поселенческом бараке около рудника да здесь, в Дербинском, в это дождливое, грязное утро, были моменты, когда мне казалось, что я вижу крайнюю, предельную степень унижения человека, дальше которой нельзя уже идти.

«Остров Сахалин», 1895

Россия страна казенная. Чехов. Записная книжка

ВЕРА

...