Чекист

— Я много тренировался, — мрачно отвечает он и, отряхиваясь от налипшего мусора, говорит, обращаясь к высокому спутнику в надвинутом почти на самые глаза капюшоне:

— Хоть бы фонарик включили, Иосаф Иванович, что ли. Ни чер… ничего же не видно! Даже Луны нет.

— Нельзя. Вам же все объясняли. Во-первых, электроэнергия здесь, даже в малых количествах, может помешать нашей ориентировке, а во-вторых, схрон не подпустит никого ни с чем искусственным. И перестаньте, наконец, поминать его… рогатого. Нельзя этого делать.

— А зачем же их тогда взяли? Фонарики? А?

— На всякий случай. Да и на обратном пути они пригодятся.

Упавший горестно вздыхает, не говоря ни слова поворачивается и идет дальше. Потом не выдерживает и снова спрашивает, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Далеко хоть еще, Сусанины? Ведь протопали уже больше десятка верст. Лучше бы я остался в вертолете.

В разговор встревает третий человек:

— Это вам не авиация, Николаич. Не по пеленгу идем. Сами знаете. А с вашей адской машиной ничего не случится. До ближайшего жилья не одна сотня километров. Вы же сами говорили, что ближе площадки для «Ми-1» не найти.

И помолчав, добавляет:

— Я вот все думаю: и как вы на ней перемещаетесь по воздуху? Ума не приложу. Лично у меня чуть зубы не выпали от тряски. Так бы пришлось тебе, Иосаф, новые мне выращивать.

— Ты не беспокойся на счет зубов. Ты на счет схрона беспокойся. Тут бы самим целыми остаться. А ты — зубы. Постой, мне кажется, что почти пришли. Это должно быть где-то здесь. Если верить Николаичу и его компасу, — тот, кого называли Иосафом Ивановичем, останавливается и, слегка прикрыв глаза, пытается что-то рассмотреть в кромешной темноте леса.

Через пару минут он говорит:

— Ага, вижу. Вон туда. Еще метров пятьсот — семьсот.

Потом он шагает вперед. За ним пытается идти Николаич, но третий человек его останавливает:

— Нет, нет. Вам туда нельзя. Подождите, пожалуйста, здесь.

— Да, да. Конечно. Я чуть не забыл. Людям нельзя близко подходить к схрону, — поддерживает его Иосаф Иванович. — Мы ведь договаривались верно?

— Верно, — обиженно соглашается Николаич, — но так хочется посмотреть.

— Понимаю, но нельзя. К тому же это небезопасно. Он может… В общем это опасно. И не беспокойтесь. Мы вас найдем. Просто оставайтесь на месте и ждите. Когда мы отойдем подальше, можете развести костер. Только небольшой. Погреетесь, просушите обувь.

— Чего мне беспокоиться, — бурчит Николаич. — Назад-то я и без вас выйду. Чай не впервой.

— Вот и хорошо, — говорит третий человек и, сделав несколько шагов, он вместе с Иосафом Ивановичем пропадает из виду в непроглядном мраке ночного леса.

Николаич невнятно возмущаясь и одновременно пытаясь найти местечко посуше устраивается под большой раскидистой елью. Ловко разводит небольшой костерок, в пламени которого весело потрескивают собранные у самого ствола почти сухие шишки. Вскоре тепло от огня постепенно распространяется вокруг, согревая и высушивая воздух под естественным шалашом еловых лап. Николаич, слегка разморенный этим долгожданным, созданным буквально их ничего суровым таежным уютом дремлет. Спать нельзя, скоро его спутники вернутся. В полудреме он думает:

«Наверно времени прошло примерно с час. Точнее сказать невозможно. Ушедшие, еще в вертолете отобрали часы. До чего странные личности! Заставили оставить их в машине. Впрочем, как и все остальное. Взяли только фонарики и маленький компас из тех, что до войны продавались в магазинах школьных принадлежностей. До войны… Кажется как давно это было! А прошло-то всего на всего десять лет. Десять лет и целая жизнь. Многих не стало за это время. Ему же повезло. За все четыре года войны ни одной царапины. Даже когда его ночной бомбардировщик „По-2“ над линией фронта был сбит зенитным снарядом и от самолета остались лишь бесформенные клочья перкали и фанеры, то и тогда пилот Гришин остался цел и невредим. А вот штурман погиб. Потом, в сорок пятом Николаич демобилизовался и очень удачно устроился к Марузуку, в полярную авиацию. Тем, кто летал на истребителях и штурмовиках, с работой везло меньше. Специфика не та! Им в ГВФ, как правило, отказывали. Слишком много было отставных пилотов, поэтому гражданский флот отбирал лучших из лучших. И его взяли. В тот день, одного нескольких сотен желающих. Как — никак, а около тысячи боевых вылетов и все в основном ночью и в плохую почти нелетную погоду, что-нибудь да значат в этом мире. Как раз то, что нужно для его величества Севера. Повезло и потом, когда год назад ему одному из первых предложили переучиться на новую технику. Только что появившиеся вертолеты нравились Николаичу. Без них ни в тундре, ни в тайге никак не обойтись. Вот и сейчас. Как без него было добраться сюда за триста верст от порта? Кругом глухая тайга и непроходимые болота. Да и Усть — Усинский аэропорт построили только из-за множества лагерей расположенных в этом глухом районе приполярного Урала».