Чекист

Саша медленно опустилась на кровать гостиничного номера. Что делать именно сейчас, она не знала. Действительно не знала. Бежать? Да ей никто теперь этого не даст сделать. В любом случае, нужно попасть в комнату. Забрать узелок. Без него вообще нет смысла дергаться. И еще она не могла понять Беляева. Его поведения. Он говорит о своей возможной смерти чуть ли не в шутку. С насмешкой.

Внезапно дверь медленно начала открываться. Саша напряглась. Он что, уже вернулся? Однако, в образовавшуюся щель неожиданно просунулась длинная, и, надо признать, весьма даже стройная, женская ножка, обладательница которой, повела коленочку сначала вверх, а затем вниз. Саша сидела молча, не издавая звуков и пока не очень понимая, как реагировать на происходящее. Далее появилось крутое женское бедро, обтянутое трикотажным платьем, а затем и сама обладательница всех прелестей. В этот момент, увидев всю гостью целиком, Саша впервые безумно захотела, чтоб Беляев был где-то рядом, потому как беды не миновать.

— Ты? Ты?! — Женский голос сочился ненавистью.

В дверях застыла та самая блондинка, каждая встреча с которой, мягко говоря, у Саши не очень складывалась. Лиличка. Актриса из театра.

— Я, — послушно согласилась девушка, совершенно не представляя, что еще можно сказать в данной ситуации.

Глава 2 В которой я понимаю, если рядом находится умная женщина, жди проблем

Я оставил Александру Сергеевну наедине с ее мыслями, и бегом спустился вниз. Очень надеюсь, эти мысли, наконец, пойдут у нее в правильном направлении. Ужасно, конечно, было интересно посмотреть, какое сейчас у девицы лицо. Думаю, сильно удивлённое. Но не заглядывать же обратно в номер. Так весь эффект испорчу.

Калинин ждал меня в машине. При этом он продолжал всячески демонстрировать кровную обиду. Соответственно, до завода мы ехали в гробовой тишине, которую нарушало лишь его сопение. И слава богу. Мне нужно было подумать. Причем, очень хорошо подумать.

Чертова память Максима Сергеевича ведет себя, словно девица легкого поведения с внезапными приступами моральных терзаний, которым вообще не место. То «дам», то «не дам». Так и здесь. То молчит, хотя я всячески стараюсь выудить из ее глубин информацию, то внезапно вываливает целый пласт сведений. Крайне неожиданных сведений, надо признать. Просто офигеть, насколько неожиданных. Да я и офигел, если честно.

Пока мы ехали к гостинице, веером вдруг прилетели картинки. Яркие. Александра Сергеевна сидела напротив меня в номере и впаривала какую-то удивительную, несусветную хрень. Причем, Максим Сергеевич не особо вслушивался в слова Комаровой. Данную гражданку видел, естественно, его глазами. И еще понимал, происходит беседа вечером, перед тем, как я на следующий день проснулся в номере. Потому что на вешалке небрежно висела форма. Ровно так, как впервые и увидел.

Максим Сергеевич честно пытался сообразить, что происходит. Какого черта девица, за которой прежде приходилось бегать, теперь сама явилась к нему. Момент, как Комарова оказалась в номере, память, удивительно непостоянная стервь, решила не показывать. Я задолбался напрягаться. Ничего. Ноль. Сразу возникает в мыслях сцена, в которой Александра Сергеевна уже сидит рядом и несет чушь про каких-то неведомых врагов, прячущихся среди сотрудников завода.

Максим Сергеевич понял, в чем дело, только когда осознал, что становится тяжело дышать. Свое состояние, в принципе, оценил верно. Жаль, что поздно. Сильная, сдавливающая боль за грудиной; нарастающее чувство беспокойства и страха; боли в руках и челюсти; нарушение ритма сердца; затрудненное дыхание, слабость, тошнота. Здравствуй, инфаркт.

Ох, и Максим Сергеевич… А ведь полковник его предупреждал. Говорил. Не расслабляйся. Девке не верь. Она строит из себя совсем не того человека, которым является. Нет, купился, как последний лох. По крайней мере, теперь понятно, с хрена ли я в нем очутился. Вернее, не прям до конца понятно. Этого все равно не могу адекватно оценить. Нет даже приблизительных версий в голове, как такое возможно. Но очевидно, останься Максим Сергеевич жив, вряд ли у нас бы с ним образовалась совместная судьба.

— Я высажу Вас на территории? — Калинин, наконец, подал голос.

Просто, наконец, сообразил, обижаться на начальство весьма недальновидно. Потому что, если обидится начальство, то ему же самому будет плохо в первую очередь.

— Да. Нормально, — я благосклонно ответил. Хотя мог сказать что-то более грубое. Еще надо разобраться с самим Калининым, кстати. У него, между прочим, рыло сильно в пуху. Да что там рыло. Он сам весь по уши в дерьме.