Чекист

Рассвело. Вокруг стало далеко видно, так что можно было различить даже комья земли, по которым шагала маленькая головастая фигурка.

— Хороший паренек! — пробормотал Арбатский. — Лет шестнадцать, не больше... А?

Миша скрылся в красной выпушке кустарника, опоясавшего лес, и Медведев снова стегнул лошадей.

— Я отвезу тебя на станцию. Ты, верно, выедешь навстречу Германовичу. Объясни ему, пожалуйста, что ждать нельзя, по махновцам надо ударить сегодня же ночью, одновременно с нашей операцией, пока они не объединились.

— Ладно, все будет в порядке, — сонным голосом отозвался Арбатский.

— Ты опять спишь! — разозлился Медведев.

— Слушай, Медведев, я работаю в Чека с декабря тысяча девятьсот девятнадцатого года! — вскипел Арбатский. — Два года мотаюсь по всей России, вожусь с анархистами, махновцами, дашнаками, за два года я спал дома, в своей собственной кровати, нормальным ночным сном в общей сложности две недели. Но я не хочу еще в сумасшедший дом, я хочу работать! И буду работать, пока не подохну! Поэтому я имею право спать, пока есть время. Если хочешь знать, этому тоже нелегко научиться. Вот. И не буди меня без дела!

Медведев долго не отвечал. Наконец, обернувшись, он мягко сказал:

— Прости, Марк.

Но, свернувшись калачиком, Арбатский уже крепко спал.

* * *

С самого утра в Старобельской чека шла лихорадочная подготовка. Мурзин, увешанный оружием, метался по комнатам, отдавая приказания. В сотый раз проверял он, не забыта ли какая-нибудь мелочь, ругался, подбадривал и кричал так, что к обеду совершенно выбился из сил. Давно никто не видел Мурзина таким взволнованным и деятельным. За два часа до выхода он зашел к Велько, рухнул в кресло и с отчаянием объявил:

— Всё. Выступаем.

Велько взглянул поверх пенсне на Мурзина, покачал головой.

— Ты за один день осунулся...

— Неважно. Медведев не вернулся? Не звонил?

— Да нет, он в Бахмуте, — спокойно ответил Велько, только что получивший седьмую по счету телеграмму от предгубчека Петерсона с громами и молниями по поводу неявки Медведева в Бахмут.

— Тем лучше, тем лучше, — обрадовался Мурзин. — А то вмешивался б и сбивал на каждом шагу. — Он вытер пот со лба и в тысячный раз взглянул на часы. — У меня разведка с утра наблюдает за дорогой в лес. Выйдем, как стемнеет. Главное, подойти незаметно. А там окружить, атаковать — это уже недолго. Решает внезапность.

Примерно в это же время на другом конце города, у стены бывшего женского монастыря, собиралась Часть особого назначения. Люди шли по одному, по двое прямо с работы — коммунисты, комсомольцы, служащие советских учреждений. Тут же получали оружие, патроны и уходили небольшими группами через железнодорожное полотно в лес.

* * *

Темнело, когда Медведев постучался в маленькую избушку лесника. Лесничиха, приветливо улыбаясь, впустила его.

— Здесь, здесь. Сейчас только явился. Переобувается.

Яким, сидя на лавке у печки, навертывал портянку.

— А-а, садись, садись, Митрий Николаич. Зараз побегём. — Яким никогда не говорил: «Я шел по лесу», — а всегда: «Я бёг лесом». И правда, по лесным дорогам он шагал удивительно быстро. — Вот замечаешь, портяночка размоталась. Завсегда меня тыи портяночки подводют. Сколько раз говорил Пелагее, жене то есть (это он не забывал уточнять Медведеву вот уже третий месяц их знакомства), нарежь подлиньше. Жалеет. А до чего это приводит? — Балагуря, он быстро и ловко наматывал одну, вторую портянку, осторожно натягивал сапог. — Вот до чего приводит. Третьего дня набежал на молодого лосеночка. Припустил он от меня. Я за им. Он дале. Я дале. До озера забежали. А лосеночек, не разувшись, в воду. Плыветь. Чего делать? И я за им. До середки доплыл — и что же? — портянка сбилась, сапог свалился. А? Нырнул. Присел на камешек, перемотал портяночку, сапог натянул. Вынырнул. А лосеночка и не видать — убёг! Вот, у Пелагеи — жены — на глазах было. Верно, Пелагея? — Говорил он все это с серьезным лицом. И только у самых уголков рта играли веселые морщиночки. А Пелагея молча и невозмутимо ставила на стол миску с картошкой, подавала ложки.

Мужчины наскоро поели, вышли. Только тогда Яким сказал:

— Сбирается Каменюка. Видать, переселяться будет: хозяйство в повозки укладали. Я сейчас прямо оттуда.

Наконец! Значит, Каменюка поверил! Ведь главное было — выманить его из волчьего логова. План Медведева начинал осуществляться.

Яким в лесу был неразговорчив, не любил, когда и другие шумели. К лесу он испытывал какое-то почтительное чувство. С Медведевым ему было хорошо: тот тоже понимал лес. За эти три месяца они немало побродили вместе по чащобам. Медведев не мог объяснить, почему, не глядя, находит в лесу дорогу, почему знает повадки зверей или умеет неслышно подойти к поющей птице. Это зародилось у него еще в детстве, в первых походах с матерью за хворостом, за ягодами...

Присели на поваленное дерево, послушали хрусты, шорохи и шелесты наступающей ночи. Опустился туман, словно стекая по влажным стволам осин, стало сыро. Остро запахло грибами.

— Идут, — сказал Яким.