Чекистские будни

У раскаленной железной печурки на веревке, протянутой вдоль стены, сушились спецовки и портянки. Крепко пахло мокрой одеждой, людским потом и махоркой. Табачный дым густыми волнами плавал под потолком, и сквозь него с трудом пробивался тусклый свет маломощной электрической лампочки. Чижевский был один. Он сидел на деревянных нарах, покрытых байковым одеялом, и пришивал пуговицы к брезентовой робе.

— Кого я вижу! — громко воскликнул он, увидев Лааму, и поднялся ему навстречу. — Какими судьбами, Саша? Неужели и ты?.. — Но, поймав предостерегающий взгляд Лаамы, сразу переменил тему: — Да, давненько мы с тобой не виделись.

— Года три, пожалуй, — подтвердил Александр.

Он внимательно оглядел помещение и только после этого сообщил Чижевскому, что прибыл по поручению кардинала. Упомянул и о встрече с митрополитом Шептицким, который указал их адрес и передал им свое благословение.

— Его преосвященство интересует, — продолжал Лаама, — как вы устроились, что уже сделано и, главное, как обстоят дела с созданием групп верующих, которые можно будет использовать в нужный момент.

— Ну что ж, — кивнул Чижевский, — тут есть о чем поговорить. Но лучше, конечно, вместе с Молотковским — он ведь у нас старший. Ты разве его не знаешь?

— Слышал о нем много, но никогда не видел. Я ведь поступил в «Руссикум» уже после того, как он его окончил.

— Это дело поправимое, — сказал Чижевский. — На завтра у меня с ним назначена встреча, так что увидишь его и услышишь. Хороший католик, большой эрудит. Кстати, одно время он был деканом нашей дубненской семинарии. Не напрасно ему уготовано кресло экзарха в Москве, а мне — только в Новосибирске.

— И это совсем не плохо — вся Сибирь! — заметил Лаама.

— А я и не жалуюсь, — усмехнулся Чижевский.

На другой день, в воскресенье, Лаама с обоими «лесорубами» из Ватикана отправился в лес. Было тепло и солнечно. Со всех сторон неслось веселое щебетание птиц. Колеблемые легким ветерком, чуть слышно шелестели в вышине кроны деревьев. Три выпускника «Руссикума», двух из которых папа римский назначил своими наместниками на советской земле, уходили все дальше от человеческого жилья, в лесную глушь, где они могли бы побеседовать обо всем без помех.

Наконец им попалась маленькая полянка, окруженная со всех сторон густыми зарослями. Лаама вынул из своего портфеля газету и расстелил ее на траве. Затем достал бутылку водки, граненый стакан, скромную закуску: селедку без головы, соленые огурцы и полбуханки хлеба. Набредет кто-нибудь случайно — не беда: леспромхозовские лесорубы затеяли пикник.

— Итак, братья мои, — сказал Александр, — поведайте мне, как вы выполняете обет, данный господу: приобщаете русский народ к нашей католической вере?

Чижевский, который начал было грызть огурец, вдруг поперхнулся и закашлялся.

— Не спеши, брат, — проговорил он, утирая выступившие слезы. — Давай сперва выпьем за здоровье его святейшества папы римского и наставника нашего, его преосвященства кардинала Тиссерана.

Лаама взглянул на Молотковского. Тот кивнул, взял бутылку, открыл ее и, наполнив стакан почти до краев, протянул его Александру. Лаама сделал маленький глоток и передал стакан нетерпеливо ерзавшему Чижевскому. Затем Молотковский осушил его до дна. Некоторое время экзархи молча работали челюстями.

— Господь видит наши усилия, — нарушил молчание Молотковский, — но… Но кое в чем мы ошиблись.

— О какой ошибке ты говоришь, брат мой?

— Понимаешь ли… — замялся московский экзарх. — Посылая нас в столь дальние края, высокочтимый митрополит Шептицкий, как и кардинал Тиссеран в свое время, утверждал, что русский народ разочаровался в православной вере. Потому что она, дескать, оказалась бессильной против коммунизма. Только наша католическая церковь может противостоять этим безбожникам-коммунистам, и русский народ охотно примет ее покровительство…

— Прекрасные слова! — воскликнул Лаама. — Они лишний раз доказывают, сколь щедро наделил господь мудростью отцов нашей святой церкви.

— Да, конечно, — согласился Молотковский. — И все же слова словами, а господь бог рассудил, видно, иначе.

— Что значит — иначе?

— А то и значит, что эти русские, как мы могли здесь убедиться, вообще мало думают о религии. Они заняты земными делами, и большинство из них полностью поддерживает Советскую власть. Даже глубокие старики, люди верующие, и те живут с коммунистами мирно и ладно и совсем не помышляют отказываться ни от своей православной веры, ни от большевиков. Теперь ты видишь, брат Александр, в чем наша главная ошибка?

— Ты говоришь «главная ошибка», выходит, есть и другие?

— Об этом долго рассказывать, брат мой. В нас вдалбливали, например, что Советская власть жестоко преследует верующих за их религиозные убеждения, и мы должны были использовать это как основной козырь в нашей работе. А на деле все оказалось мыльным пузырем.

— Не хочешь ли ты сказать, что вы ничего не сделали? — обеспокоенно спросил Лаама.