Чекисты

— Ничего, ничего! Мир не без добрых людей, — хорохорился дед.

Он улыбнулся, собрав у подглазья морщинки, и чуть пожевал губами.

— Ну так что же, пошли! Мешкать нельзя, — вдруг встрепенулся он, — время не ждет. Идти, видать, прямиком придется. Не то погода прояснится, а в деревню, как я понимаю, надо тишком прийти.

Степанов внимательно посмотрел на съежившихся товарищей и скомандовал: «Пошли, ребята, и побыстрей!»

— А далеко идти-то, Архип Семенович? — спросил Богданов.

— Чтоб далеко не скажу, но и не рядом. Так что поспешать, пожалуй, надо.

Впереди идет Архип, по-стариковски семеня ногами, напряженно прислушиваясь к шорохам. И всякий раз, когда у кого-нибудь под ногами хрустнет сухой валежник, испуганно озирается. В лесу стелется дым, тянет гарью, где-то горит лес. Архип заметно волнуется.

— Ты что, дедушка, все оглядываешься? Разве здесь так опасно? — спросил Кутасов и отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Архип пристально, с лукавинкой в глазах посмотрел на Кутасова.

— Да как тебе сказать, мил человек, давно в этих местах не был, промахнуться побаиваюсь. В народе-то как говорят: старый ошибся — стало быть, из ума выжил, а молодой — ума не нажил. Вот я и не хочу осрамиться. Ну, а если лишний раз оглянусь, ничего не потеряю. Отец мой, помню, так говаривал, — пробасил Архип, продолжая путь, — кто, мол, часто по сторонам смотрит, больше видит. Вот так-то, милок!

— Верно, Архип Семенович, — добавил Степанов, — только чудаки прут напролом.

Идти становится все труднее. Надоедливая морось бьет в лицо, застилает глаза.

Последний участок пути основательно изматывает. Мешки становятся тяжелыми, лямки режут плечи. Хочется присесть, отдышаться и отдохнуть, но Архип все торопит и торопит: побаивается, как бы не проглянула луна. Он идет по каким-то одному ему ведомым петляющим тропам.

— Темное облако на небе долго не держится, — замечает он.

Ветер завывает в верхушках деревьев и сбрасывает с них крупные капли дождя. Темень густо обволакивает лес.

Богданов пробирается прямо через кусты, даже не пытаясь обходить их.

— А ты бы кустики-то в обход, милок. Не то совсем мокрым будешь, — наставляет дед.

— Мокрого не промочишь, — бурчит Богданов и продолжает путь. Он еле идет, ноги у него подкашиваются. Вскоре он снова падает и, потрогав рукой рассеченную бровь, зло ворчит.

— Черт те где эта злосчастная деревенька. Петляем, как зайцы. Прямиком называется.

Архип слышит, как чертыхается Богданов, и, должно быть, обижается. Он приостанавливается, трогает почему-то рукой кадык и негромко басит:

— Ты, мил человек, ершистый больно да поперечный какой-то! Кого винишь-то, а?

А потом добродушно добавляет:

— Оно, конечно, в темноте дорога всегда длинней кажется.

— Он у нас такой, — насмешливо говорит Степанов, — семь раз упадет, восемь поднимется.

Но вот лес поредел. Пошло мелколесье, а спустя короткое время они вышли на всполье, где ветер заметно усилился. Впереди замелькали редкие и неяркие огоньки.

— Слава богу, — обрадовался Архип. — Ну, вот и она!

Все облегченно вздыхают. Степанов наказывает подготовить оружие, уложить пожитки, чтобы не гремели, и самим не говорить ни слова.

— А вы не волнуйтесь, — успокаивает дед, — все будет ладно. Теперь только идите тихо, шаг в шаг, чтобы ни одна собачья душа не пронюхала. Ну, так поспешайте за мной вон к той баньке. Видите?

Осторожно, краем деревни, через заросли ольховника, дед привел их к бане. Рядом с ней рос невысокий, но довольно кряжистый и густокронный дуб. Ветер так яростно обрушивался на него, что ветви глухо били по замшелой дощатой крыше.

Степанов осмотрел подходы к бане и остался доволен. С одной стороны — от крайней избы до самого леса шел сплошной кустарник, с другой — огороды.

Соседняя изба — развалюха с разбитой крышей и заколоченными окнами — стояла справа. В ней никто не жил. Кругом было тихо и безлюдно. Деревня казалась вымершей.

В бане было сыро, пахло копотью и березовыми вениками, свет сюда проникал только через щелистые двери.

Архип, впуская разведчиков в баню, шепотком, как бы успокаивая, бормочет:

— Сейчас, сейчас, сынки, все будет чередом и в аккурате. Вы только постойте чуток спокойно, не то головы порасшибаете. Я тут зараз дверь прикрою и огонек зажгу. Давеча припас.

Архип на ощупь извлекает из-под лавки какую-то дерюгу, завешивает дверь и озябшими руками зажигает малюсенькую плошку с маслом. Баня еще хранит тепло: в ней недавно мылись.

Разведчики снимают с себя груз, намокшие ватники и блаженно усаживаются на чистые, пахнущие мылом скамейки, вытягивая затекшие и натруженные ходьбой ноги.

Жиденький коптящий огонек потрескивает, мигает, вырывая из темноты части прокопченных стен, наглухо заколоченное оконце, усталые, обветренные и осунувшиеся лица разведчиков. Богданов сразу же укладывается на полок, положив под голову длинные сухие руки, замолкает. Тепло морит, усталость клонит ко сну, мысли текут вяло. Ни у кого нет желания ни двигаться, ни говорить.