Чекисты

«Игнатий Порфирьевич Манус, или «его превосходительство», как он любит, чтобы его величали, занят в данное время такими делишками, что прямо поражаешься, — писал Алексей Тулупов. — Больше всего заботит его скупка акций других предприятий и обществ, по всему видно, что готовит крупную махинацию. Манус работает тонко, неопытный человек не разберется в его плутнях, а наш комитет служащих идет у него на поводу, тем более что председателем комитета является барон Врангель».

Алексей Тулупов сообщил чекистам и более важные подробности. Стало известно, когда и где назначена встреча Игнатия Мануса с господином Кюном. Встреча решающая, для передачи акций.

В тот же день Игнатий Манус был доставлен на Гороховую. Ему предложили дать письменные показания о противозаконных действиях, наносящих ущерб финансам Республики.

Держался Игнатий Порфирьевич невозмутимо, даже нахально, задержание свое считал недоразумением. Соответствующими были и письменные его показания: «Я человек лояльный к Советам, работаю честно, национализации банков сопротивления не оказывал».

Спустя день после этого к Николаевскому вокзалу медленно подкатил черный автомобиль германского консульства. Вышли из него два господина, причем один из них был с кожаным баулом, проследовали на платформу к отходившему в Москву поезду. Еще было замечено, как нетерпеливо они оглядывались по сторонам— кого-то ждали. Но вот прозвучал второй звонок, пассажиры заняли свои места в вагонах, прошел в вагон и господин с баулом. Это был Кюн, несолоно хлебавши уезжавший из Петрограда.

Через полчаса в кабинете Урицкого раздался телефонный звонок.

— Уехал, говорите? — переспросил Урицкий и улыбнулся. — В неважном настроении? Ну что ж делать, за настроение господина Кюна мы ответственности не несем…

Вечером Игнатия Мануса допрашивал Урицкий. С ходу, без наводящих вопросов, спросил: когда и каким образом господин действительный статский советник познакомился с Кюном. Манус отвечал уклончиво. Знакомы еще с довоенных времен, оба специалисты банковского дела, интересы у них часто совпадали. В общем, обычное деловое знакомство.

— Прекрасно, — усмехнулся Урицкий. — Ну, а о чем вы беседовали с господином Кюном совсем недавно? Припоминаете, в кафе при гостинице «Селект»? Какие у вас теперь общие интересы?

Манус замялся, помолчал, делая вид, будто вспоминает о содержании их разговора.

— Случайная встреча, гражданин председатель, Кюн рассказывал о своих торговых делах, вспоминал прошлое. Словом, пустяки разные, внимания ЧК они не заслуживают…

Урицкий слушал внимательно.

— Не заслуживают, говорите? Вероятно, вы считаете нас глупцами, Игнатий Порфирьевич? Напрасно. ЧК известно о вашем намерении сплавить Кюну акции. Кстати, где они у вас спрятаны?

Вопрос был прямой, отвечать нужно было без лукавства, и все же Манус начал разыгрывать комедию.

— Это заблуждение, гражданин председатель! На меня кто-то наклеветал! Никаких акций у меня нет!

— Ваше дело — отговариваться или сознаваться. В конце концов, гражданин Манус, обесцененные революцией бумажки можете сохранить на память. Главное, что акции не попали в руки господина Кюна — это нас вполне устраивает, этого мы и добивались.

— Значит, я могу быть свободным, гражданин председатель?

— Вопрос этот будет решать революционный суд, — сказал Урицкий. — За художества свои во вред интересам Республики вам придется держать ответ перед Ревтрибуналом.

В тюремную камеру Игнатий Манус возвращался подавленным, с понурой головой. Дела для него приняли скверный оборот.

Впрочем, давний и опытный делец не так легко сложил оружие. Попробовал он подкупить работника тюремной охраны — не вышло. Пробовал завести многозначительный разговор со следователем, намекал на возможность совместного побега в Финляндию, где он сумеет «отблагодарить соответствующим образом», — сорвалось. С позором лишь оскандалился.

Тогда в действие вступила «тяжелая артиллерия». На имя председателя Петроградской ЧК М. Урицкого было получено письмо от германского консула в Петрограде господина Брейтера.

Документ этот достаточно любопытен: