Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

С точки зрения этих карателей или палачей, в «советском мире» имелись веские причин для осуждения жертв. Кораблев давал показания, что массовые аресты проводились на основании агентурных материалов, заявлений отдельных граждан, показаний обвиняемых, оперативных листов, которые составлялись в райотделах УНКВД для получения санкций на аресты. Он подписывал оперлисты, а затем ставил подпись прокурор. Арестовывались люди с социально чуждым прошлым, скомпрометировавшие себя антисоветскими высказываниями, а для арестов немцев или поляков требовалось меньше доказательств[1579].

Об оперлистах рассказывал и Ширин: «В этих листах основанием для ареста была характеристика о данном лице, составленная на основе показаний других арестованных, но наряду с этим было много арестов без соблюдения основных принципов проверки, уточнения использования агентуры […]. Социалистическая законность нарушалась ежевечерне. Кораблевым по телефону принимались сводки в устной форме или через секретаря о количестве арестованных и сознавшихся, причем наблюдалось, что ведется гонка за количественными показателями […]. Методы физического воздействия практиковались во всем управлении и в силу этой системы работники проявляли себя […]. На судебной тройке дела докладывались начальником межрайгруппы или начальниками отделений или отделов [..В тройке и в судебных решениях основную роль играл Кораблев, который, как я однажды видел, ставил у себя пометки в листе, а секретарь обкома и областной прокурор молча с ним соглашались»[1580]®.

По свидетельству Ширина, прокуроры заходили к чекистам в комнаты во время допросов, видели, как они проводились. Он утверждал: «По существу, это являлось приданием “законной формы” незаконным методам следствия»[1581]. Не следует забывать о так называемых «учетах» органов госбезопасности, которые представляли собой картотеки лиц, подозреваемых в антисоветских высказываниях, настроениях, действиях. К концу 1930-х гг. чекистские перечни враждебных «политических окрасов» — признаков врагов состояли приблизительно из 80 позиций. К тому же оперативные приказы НКВД СССР, на основании которых проводились массовые репрессивные операции, содержали расширенное толкование категорий репрессируемых.

Чекисты действовали в условиях «советского мира», в котором значительная часть общества верила в существование врагов народа, а доносы и клевета были нормой повседневности. Выше уже упоминался сотрудник Калиновского райотдела НКВД Курас, который привлек к допросам свидетелей председателей сельсоветов и учителей. Он заставлял их писать протоколы допросов свидетелей о знакомствах или совместной деятельности с арестованными, а потом отдавать для подписей колхозникам. На партсобрании Винницкого У НКВД в декабре 1938 г. сотрудник заявил: «Один из учителей рассказывал, что допрашивал по 5–6 человек в день. “Фамилии мне назвали, и я допрашивал”. Спрашиваю, как же вы допрашивали? Очень просто, — отвечает. — “Я знал одно, раз арестовали — значит, враг. Дали мне вопросник, и по этому вопроснику я допрашивал”»[1582]. О масштабах подобных явлений говорил Майструк: «Для нас не секрет такое явление, когда в районах в ходе массовых операций как-то сами по себе создались, я бы сказал, целые институты штатных свидетелей, которые допрашивались по 20–30 делам в сутки. В составе этих свидетелей, несомненно, была немалая часть петлюровцев, кулаков, и их допрашивали только потому, что они имели что сказать. Это, бесспорно, давало возможность этим врагам-“свидетелям” клеветать и сводить, конечно, не личные, а классовые счеты с тем или иным арестованным»[1583]. После остановки массовых операций Винницкий обком партии вынужден был привлекать к партийной ответственности наиболее рьяных «свидетелей и разоблачителей», а областная газета «Більшовицька правда» публиковала многочисленные заметки с осуждением клеветников.