Чекисты рассказывают...

«Да, не одна девушка мечтает о таком», — подумалось Разумному. Но он рассердился на себя за посторонние мысли на работе и последовал за врачом в кабинет заведующего кардиологическим отделением. Им оказалась хотя и не очень молодая, но красивая женщина по фамилии Хайдарова.

«У них все красивые, — подумал Разумный, и опять рассердился на себя. — Что за мысли лезут мне в голову? Разумный ли я?»

— Понимаете, товарищ! — сказала Хайдарова. — Такая ситуация! Четыре дня назад к нам поступил больной Юзеф Якубович. Инфаркт миокарда… Болезнь серьезная, требует покоя, физического и нравственного. Мы боремся, делаем все… А он волнуется, твердит одно: «Вызовите уголовный розыск… Мне надо заявить…» Мы говорим: «Невозможно, вам волноваться нельзя!» А он: «Вызовите уголовный розыск, тогда перестану волноваться!»

Она помолчала, поправила белую шапочку на голове и продолжила:

— Посоветовались с профессором Бахадыровым. Он сказал: «Медицина должна делать все, чтобы больной был спокоен, создать обстановку, способствующую лечению и выздоровлению его». Вот мы и решили пригласить вас.

— Что известно о больном?

— Юзеф Янович Якубович, 1897 г. рождения, слесарь автобазы, уроженец Белоруссии, поляк, — рассказывала она, поглядывая в историю болезни.

— Я готов, — сказал Разумный. — Думаю, что в беседе следует принять участие и вам, доктор Хамидов, с учетом того, что вам придется засвидетельствовать состояние больного: в твердой памяти, здравом рассудке и т. д. Ведь мы не знаем, о чем он хочет нам заявить.

На небритом сухощавом лице больного засверкали глаза, когда врач объявил, что по его требованию прибыл работник уголовного розыска.

— Здравствуйте. Я готов выслушать вас если это не будет для вас чрезмерно затруднительным, — сказал Разумный, садясь на подставленный ему стул. Он приготовил бумагу и авторучку.

Больной закрыл глаза. Через несколько секунд открыл и произнес:

— Спасибо, что пришли. Слава божьей матери, что привела вас сюда. Хочу рассказать о себе, моих прегрешениях. И о врагах, которые еще топчут вашу землю. Вашу и мою.

Он замолк, судорожно глотнул и продолжал:

— Нет, доктор, не волнуйтесь, я буду спокоен. Так вот, я родился в Западной Белоруссии. Окончил русскую школу. Отец был труженик, честный человек. А потом мы попали под иго диктатуры Пилсудского. Я был призван в армию, участвовал в развязанной им против Советской России войне. Потом демобилизовался. Семья бедствовала. Отец горевал, что мы оказались под властью шляхтичей. «Пся крев», — отзывался он о пилсудчиках. Ну что говорить о том тяжелом времени. Потом, в 1939 г., немцы напали на Польшу. Наш городок бомбили. Жену убило. Отец с матерью умерли еще раньше.

— Пожалуйста, расскажите о главном. Не утруждайте себя тяжелыми воспоминаниями.

— Вот к главному я и подошел. К началу нападения Германии на СССР я работал на лесоразработках на трелевочном тракторе. А потом мне сказали: ты поляк, можешь поступить в армию Андерса, будешь воевать против немцев. И я пошел. Служил шофером при штабе армии Андерса. Возил капитана Вержбицкого и поручика Лещинского из Янгиюля в Ташкент. Чаще всего они были в штатской одежде. Ожидал я их в условленном месте. Почему в такой одежде, я не знал, А потом понял, когда, по их приказанию, носил в домик на Стрелковой пакеты с подношениями. Там были продукты, которые подбрасывали нам союзники. В таких случаях я тоже одевался в штатское…

Он помолчал.

— Знаете, что было в том домике? Там офицеры встречались со «своими людьми». Зачем им нужны были эти люди, я не понимал. Ведь мы с советскими — союзники! Потом понял. Понял, когда узнал, что воевать рядом с русскими мы не будем, а уедем к англичанам на Ближний Восток.

Он замолчал. На этот раз закрыл глаза и молчал несколько минут. Разумный вопросительно посмотрел на врача, но больной заговорил опять:

— А мне не хотелось уезжать из Советского Союза. Я хотел воевать против фашистов. Один раз пан капитан сказал мне, что вечером я повезу в Ташкент хорунжего Михальского и подхорунжего Плашкевича. Все должны быть в штатском. Буду ждать их, где укажут, хоть до утра, если будет нужно. А потом должен привезти их в целости и сохранности. Вот я и повез их глубокой ночью. Михальский успел подвыпить, он это любил. И тогда начинал болтать обо всем, что приходило в голову.

С того самого момента, как больной Якубович произнес слова «домик на Стрелковой», Разумный насторожился и старался не пропустить ни одного слова заявителя, ни одной интонации в его голосе. Он-то знал, что уже пошел пятый год с момента нераскрытого убийства портного на Стрелковой!

— И вот я уловил слова Михальского: «значит, «отмадамился» наш друг! Вечная ему память! Вещички нам пригодятся, а золото придется отдать пану капитану». И я понял, что произошло преступление, соучастником которого невольно стал и я.

— Может быть, закончим беседу, — сказал врач. — Вы устали, больной.