Чекисты рассказывают...

— Фу! Фу! — выкрикнул он, вскакивая на ноги, надеясь хоть на секунду остановить пса, чтобы снова схватить камень.

И тут произошло непонятное: овчарка скалила зубы, но не двигалась, а беглец, увидев на ее лбу большой шрам, который высоко поднимал бровь, остолбенел. В памяти его замелькали картины годичной давности.

...Гул самолетов разбудил заставу. Пограничники по тревоге двинулись к границе, откуда слышались выстрелы и взрывы. Четыре долгих дня и короткие ночи советские воины сдерживали бешеные атаки гитлеровцев. От окруженной заставы остались лишь развалины, над которыми вился дым да беспокойно летали голуби. На пятую ночь решили пробиваться на восток. Рядом с ним была собака. Не одного нарушителя они задержали с ней за время службы. Последний враг перешел границу за два дня до начала войны. Это его пуля задела голову пса...

— Абрек? Абрек, ко мне! — позвал он, узнав собаку, и отбросил камень.

Огромная овчарка рванулась было к беглецу, но вдруг остановилась, легла на брюхо и, визжа и поскуливая, поползла к нему, будто извиняясь.

— Абре-е-ек

Овчарка вскочила. Положила лапы беглецу на плечи и лизнула его в мокрую от слез щеку. Он обнял собаку и снова вспомнил, как остатки гарнизона заставы пытались пробиться из окружения, как в последнем бою его оглушило взрывом. С тех пор он не видел Абрека...

Вдруг Абрек насторожился, зарычал. Послышался шум. Беглец взял собаку за ошейник, спрятался за выступ скалы.

Когда задыхавшийся от бега фашист поравнялся с ними, пограничник свалил его ударом камня. Взяв автомат врага, он облегченно вздохнул.

Вечерело. Заходившее солнце светило им в спину. Советский пограничник с седыми висками и огромная овчарка со шрамом над глазом быстро шагали в ту сторону, где находилась линия фронта.

МУЖЕСТВО

Самолет возвратился утром. Командир экипажа сообщил, что оперативная группа Остапа в ночь на 10 апреля 1942 года благополучно выброшена в глубокий тыл противника. Но Степан, радист группы Остапа, ни в день выброски, ни в последующие дни на позывные Центра не отзывался.

Только в середине мая он наконец вышел в эфир.

«Во время приземления были замечены националистами. Помощник и врач погибли. Питание рации вышло из строя. Я ранен. Со Степаном отсиживались на острове. Легализовались в известном вам рабочем поселке. Условия благоприятные. Группа выросла до 20 человек. Отсутствие помощника тормозит работу. Нуждаюсь в оружии. Сообщите условия связи с местным подпольем. Жду указаний. Остап. 14.V.42 г.».

Радиограмма обрадовала. «Но зачем ему понадобилось сейчас связываться с местным подпольем, когда у него совсем другие задачи?» — недоумевали в Москве.

Остапу предложили регулярно информировать о положении в его районе и указать место, куда можно сбросить грузы для его группы.

И снова Остап замолчал на неделю, а потом передал:

«Из-за отсутствия питания информировать Центр не могу. Людей много. Нуждаюсь в помощниках, оружии, ВВ. Отчет пришлю со Степаном. Сам идти не могу — открылась рана».

Из Москвы ответили:

«Согласны с вашими планами. Будьте осторожны. Ждем Степана с отчетом».

Вскоре Степан прибыл в Москву. В кабинете начальника отдела он распорол голенища своих сапог и извлек из них стопки листков бумаги размером в четверть листа из ученической тетради. Остап очень подробно описывал обстановку в тылу врага. Перечислил до сотни фамилий влившихся в его группу людей, предлагал создать партизанскую бригаду. Просил прислать командиров и все необходимое. Степан подтверждал, что в их районе действительно есть условия для создания крупного партизанского соединения.

Однако предложение это удивило руководство. Формировать бригаду из необученных, необстрелянных и непроверенных людей в тылу врага было по крайней мере наивно. В первом же бою она была бы разгромлена противником. Поэтому решили создавать не бригаду, а небольшой хорошо вооруженный отряд и для начала направить Остапу двух оперативных работников и комиссара. Степана отправить в тыл с рацией первым. Встретившись с Остапом, он сообщит координаты базы и места, куда можно будет затем сбросить людей и грузы.

Поздно вечером лейтенант государственной безопасности Балашов, срочно вызванный из командировки, входил в большой дом на Лубянке.

— А-а-а, явился? Хорошо! Ну, как там дела? — спросил начальник отдела, выходя из-за стола ему навстречу.

Дела налаживаются, товарищ комиссар.

— Ну, добро. Подробности после. Садись.

Они закурили.