Чекисты рассказывают... Книга 1

Только пообедали и Елизавета убрала со стола, а Вадим вышел в огород, чтобы покурить (в избе нельзя: зайдет кто из верующих — табачный дух учует), как в дверь кто-то забарабанил. Вадим в избу и в подполье. Елизавета не торопясь накинула на голову черный монашеский убор и направилась в сени. На пороге молодая женщина.

— Господи, Марфинька! Каким ветром тебя ко мне занесло? Да проходи, проходи. Тебе я завсегда рада.

Марфинька какими-то дикими прыжками бросилась в избу вслед за старицей и закричала истошно:

— Отдай моего Гришу. Ты, ведьма, съела моего маленького Гришеньку, а теперь лопаешь большого. Отдай, отдай!

Глаза круглые, на губах пена, из-под платка выбились космы волос, словно голые прутья ветлы на осеннем ветру.

— Марфинька, господь с тобой! Да ты, никак, больна, не в себе?

— Отдай, ведьма, Гришу, добром отдай!

Опустилась на колени, обняла ноги инокини и стала умолять:

— Пожалей, отпусти, на что он тебе, старой?

Елизавета с трудом подняла женщину с пола, усадила на лавку, стала уговаривать:

— Все будет хорошо, все устроится, найдется твой Гриша. Я ведь о нем ничего не знала, а теперь все разузнаю.

Проворно юркнула в запечье и вынесла в чашке какое-то сильно пахнущее зелье.

— Выпей святой водицы, и все пройдет.

Марфа покорно дала напоить себя. Святая водица отдавала валерьяной. Женщина успокоилась. Елизавета присела рядом, обняла, гладила по голове, плавными движениями массировала затылок. Потом оделась, волосы Марфиньки привела в порядок, взяла ее под руку и вывела на улицу. Молча пошли они к деревне, где жила Марфа.

А давно ли было! В просторной избе Елизавета улещает Марфинькину матушку. Сама Марфинька на сносях, шьет распашонки на ручной швейной машинке. Веселая, радостная, просветленная. В избу заходит Гриша. Потный, усталый: он перекапывал огород. Поздоровался и попросил у тещи поесть.

— Марфа, накорми его!

Марфа быстренько собрала на стол около печки. Гриша подошел к столу и не успел присесть, как теща прикрикнула:

— Лоб перекрести! Когда только ты станешь от своих комсомольских привычек. — Обратилась к дочери:

— Я бы с таким нехристем спать не легла.

Гриша усердно помолился.

И еще.

Короткой летней ночью Елизавета пришла вместе со старцем Федором. На осторожный стук в окно дверь открыл отец Марфиньки Яков. Старица ему шепнула:

— Подойди под благословение.

Уединились в чулане.

— О божественном я с тобой теперь не буду вести речь — времени мало. Бог простит, — начал старец. — Живем мы на грешной земле и должны помнить о земном. Слушай, запоминай, исполняй, ибо я говорю по наказу отцов истинно православных христиан, которые наделили меня правом указывать и приказывать. Настал час, и разразилась война против нечестивых коммунистов. Началось страшное кровопролитие. Весь христианский мир поднялся против антихристовой власти. Германское воинство идет с огнем и мечом. Долго мы ждали избавления нашего, и час этот близок. Все истинно православные обязаны оказывать всяческую помощь освободителям.

«Складно говорит», — думала Елизавета.

— А чем мы, немощные, пособить можем? Не только пулеметов, даже винтовок у нас нет.

— Ты, Яков, думаешь, как в гражданскую было. У наших освободителей оружия хватает. А мы пособим и без винтовок. Ни один верующий не возьмет в руки советского оружия и не пойдет на войну, ни один не возьмет в руки ни серпа, ни молотка, чтобы ни одно зерно, ни один гвоздь не попал безбожной рати. Все мужчины призывного возраста хоронятся и ночами, где только можно, растаскивают колхозный хлеб, огню предают все, что гореть может. Так и передай по своей общине!

— Ой, боязно-то как!

— Боязно? А ты мало натерпелся страху от коммунистов?

— Мне они ничего плохого не сделали...

— И чего ты можешь от них ждать? Разве угона в сибирские дебри? Все нам зачтется, когда коммунисты будут разбиты. Снова будешь хозяином, снова пуще прежнего тебя люди почитать будут. Активисты, кои в живых останутся, руки тебе целовать будут.

— Дай-то бог!

— Как твой зятек, не отшатнется?

— Гришка? Нет, он предан вере нашей. Тут мы со старухой поусердствовали, а пуще — Марфутка. Он у нее под пяткой. Да и мать Елизавета помогла.

Этого Григория и доставила Надежда Егоровна на втором году Великой Отечественной войны Ивану Петровичу. О нем-то и сокрушалась Марфинька.

Да еще о младенце Гришеньке, умершем на первом году своей жизни только потому, что было запрещено обращаться к советскому врачу за медицинской помощью.

 

В большой тревоге Елизавета вернулась домой, сдав Марфиньку родителям. Теперь всего можно ожидать. Рехнулась бабенка, и что еще выкинет — подумать страшно!

Появление Марфиньки встревожило Федора и Вадима.

— Надо ее побывшить! — зло сверкая цыганскими глазами, изрекла старица.

— Мать, а не грех? — не без лукавства спросил Федор.

— Отстань ты со своими грехами, — одним больше, одним меньше, все равно.

Она не стеснялась Вадима, будучи уверена, что фашисту не в диковинку убивать.

— Разумное предложение, — поддержал ее Вадим. — Я помогу. Вот эту таблеточку дайте больной, и через день она будет безвредна. Вот и весь грех.

Он вручил старице лекарство.