Чекисты рассказывают... Книга 1

Уходя из отряда, партизаны захватили с собой несколько противопехотных мин, усиленных добавочными зарядами тола. При необходимости эти мины можно было успешно использовать, что они уже и сделали, покидая сарай предателя. Теперь Галушкин решил проверить оставшуюся партизанскую артиллерию. Он достал из мешка два зеленых квадратных ящичка — мины, внимательно осмотрел часовые замыкатели.

Вскоре Головенков притащил огромную охапку веток. С болота возвратились Маркин и Правдин. Оказалось, что только метров сто можно пройти по твердым кочкам, а дальше надо брести по воде или жидкой грязи. Андреев подбросил в костер еще охапку хвороста. Костер задымил, затрещал, но на этот раз пламя быстро прорвалось через хворост и жадно потянулось вверх, обжигая молодые листочки березы. Маркин и Правдин придвинулись поближе к огню, наслаждаясь теплом. Глаза слипались. Обсохнув немного, Маркин стянул сапоги и повесил их на воткнутые перед костром палки.

— Ты что это, Паша? Не думаешь ли, как Иисус Христос, босиком через болото топать? — засмеялся Правдин.

Маркин даже не посмотрел в его сторону, а занялся портянками.

— Паша, я знаю, что у тебя ангельская душа, но с боженькой тебе все равно не сравняться, — не отставал Правдин.

Маркин вытянул грязные, истертые в кровь ноги.

— Посмотри-ка, чем я хуже твоего Иисуса Христа? Знаешь, Витя, хочется хоть минуту почувствовать, что ноги сухие и в тепле.

— Правильно, Паша, цивилизация дело великое. За нее боролось не одно поколение передовых людей.

Андреев хмыкнул, косо глянул на Маркина, пробасил:

— Ох и нежная у тебя, Пашка, натура. Смотри, «цивилизатор», как бы тебе не остаться без сапог. Нагрянут фрицы — запрыгаешь, как заяц.

— Нет, Леха, пусть хоть сотня фрицев на меня прут, а сапоги я им не отдам.

— Дело твое, а по-моему, лучше б тебе не разуваться. Грейся, а то еще зачихаешь. Возись тогда с тобой.

Николай зашевелился на носилках, попросил пить. Всю дорогу от деревни до болота он молчал. Только изредка стонал. Андреев пошел к носилкам, дал ему попить. Раненый успокоился.

— А вообще-то, Паша, Леха прав. Подумай, — сказал Правдин и повернулся к носилкам. — Ну, Коля, как дела?

Рыжов рассматривал что-то в траве у носилок. Облизав потрескавшиеся губы, вздохнул.

— Какие дела? Горю весь... Витя, посмотри, какие они, — сказал Рыжов.

Правдин нагнулся, но ничего не увидел.

— Да вон, росинки блестят... Помнишь, в лагере на Истре? Костер на берегу жгли. Рано утром трава вся в алмазных искорках, лес от птичьих голосов звенит. Уже год прошел...

Скрипнув зубами, Николай вопросительно глянул Виктору в глаза.

— Коля, ты помолчи, а я буду разговаривать и за себя и за тебя. Спортивный лагерь на Истре я хорошо помню. И то помню, как в первый день войны Пашка чуть было не утопил там одну девушку. А ты помнишь?

— Точно, — чуть слышно промолвил Николай, и его губы дрогнули в улыбке.

От костра послышался смешок. Смеялся Борис. Он тоже хорошо помнил, как его скромнейший друг Павел Васильевич Маркин, который при упоминании о девушках густо краснел до самых своих «великолепных ушей», тогда проявил безрассудную храбрость, достойную настоящего мужчины.

— Смотри какой! А я-то думал, что ты один из тех монахов, что в новоиерусалимском монастыре обитали. «Здесь, на земле, мы — странники и пришельцы», — забасил Андреев. — А ты, Пашка, оказывается, Сергею пять очков вперед можешь...

— Ну? Что могу? Договаривай! — нарочито грубо перебил Андреева Маркин, стараясь скрыть свое смущение.

— Ой! Ха! — хохотнул Андреев, довольный тем, что Маркин вышел из терпения. — А я думал, что Виктор шутит. Выходит, что правда?

— Что правда?

— Да это самое. Ну, как его? — Андреев завертел перед своим крупным носом грязным пальцем, чмокнул, вопросительно поглядел на Маркина.

Ребята развязали мешки, вытряхнули из них остатки сухарей, размочили в кипятке. Каждому досталось по ложке кашицы. Неприкосновенный запас — по пачке галет и по банке мясных консервов на каждого они не решались начинать.

Раскаленное солнце висело над лесом. Туман над болотом почти рассеялся. Тучи комаров поредели. Можно было растянуться около костра, расслабиться и бездумно смотреть в легкое майское небо, по которому медленно плыли редкие ватные облака. Лежать и думать о чем-нибудь довоенном...

X

— Эх, братцы, сальца бы покусать, — вслух рассуждал Головенков, шаря по углам отощавшего вещмешка, в котором, словно желуди, пересыпались патроны, лежал замасленный мешочек с принадлежностями для чистки оружия, дырявые портянки и не было ничего съестного, кроме «НЗ».

Ребята начинали подремывать.

— И чего я, дурак, не захватил вчера со стола остатки хлеба и сала? — снова заговорил Головенков, отбрасывая мешок.

— Не сожалей о сделанном, Иванушка, — лениво перебил его Правдин. — Такова, брат, наша жизнь. Вот, например, раньше, говорят, на белом свете были не только Иванушки-дурачки, но встречались и Иванушки-царевичи. А вот в наше время нет тебе ни царей, ни царевичей. Вот и приходится нам довольствоваться лишь одними Иванушками...