Чекисты рассказывают. Книга 3-я

Сологубов опять принялся шагать по камере. Ходил долго, пока не устал и, обессиленный, не повалился на койку. Когда постепенно улеглось волнение и наступила обычная ясность в голове, он снова вернулся к истоку всей этой истории.

Сам по себе театральный билет, найденный у него, — улика, конечно, слабая. От нее, пожалуй, можно отвертеться, если твердо стоять на своем: пиджак чужой, куплен по случаю на барахолке. Но что, если эта улика перекрывается другой, более веской? Тогда дело хуже и ему, разумеется, несдобровать. Однако защищаться надо до последнего, а поэтому быть перед допросом во всеоружии, хотя бы примерно знать, где он мог допустить ошибку.

И Сологубов, напрягая усталый мозг, стал вспоминать содержание своего письменного доклада генералу Кларку — раздел за разделом, от первой до последней строчки. Все вроде правильно, как было прорепетировано много раз с подполковником Дружининым в Москве... А что, если именно там, в Москве, и сделали промашку, скажем, не учли какую-нибудь мелочь при составлении обстановки по уральскому району, заинтересовавшему «Службу-22»? А эта «мелочь», оказывается, известна Кларку (не один Сологубов, наверное, разведывал этот район) — вот и неопровержимая улика, если не полный провал. А тут еще подоспело донесение «стукача» Кантемирова. Ничего себе земляк, черт бы его побрал!

Сологубов принялся ворошить в памяти все известной ему об этом безобидном на вид, несобранном, опустившемся старикашке. Хотя, какой он старикашка, ему далеко до пятидесяти, только плешив и поседел раньше времени — жизнь потрепала.

В октябре 1941 года Кантемиров со своей частью попал в окружение, бросил в лесу винтовку и пошел на запад, в Смоленск, занятый немцами, где жили его мать и маленькие брат и сестра. Первое время отсиживался дома, потом, чтобы кормить себя и мать с детьми, устроился работать секретарем бургомистра района. При наступлений Красной Армии, боясь ответственности за сотрудничество с немцами, бежал вместе с ними и был определен на службу в соответствии со своей довоенной профессией радиоинженера в немецкий отдельный дивизион связи, где использовался по ремонту радиоаппаратуры. Через некоторое время его произвели в унтер-офицеры.

После капитуляции Германии Кантемиров долго не мог устроиться. Подался в Фюссен, в лагерь для «перемещенных лиц», находившийся в американской зоне оккупации. В конце 1946 года в это пристанище бывших гитлеровских прислужников приехал Околович. Он-то и завербовал Кантемирова в НТС, где тот прошел путь от рядового функционера до штатного инструктора на курсах НТС. Потом в том же качестве работал в американской разведшколе...

В двери вдруг железно заскрипел ключ, на пороге камеры появился толстый черноусый полицейский:

— Эй, парень! Приказано тебя к следователю доставить.

Кабинет следователя находился на втором этаже. За столом сидел человек в темном костюме, перелистывая лежавшие перед ним бумаги. Когда он поднял седоватую, гладко причесанную голову, Сологубов увидел, что это был Мальт, которого здесь никак не ожидал встретить — думал, что придется иметь дело со следователем из отдела безопасности. Своего удивления Сологубов, разумеется, не выказал, только молча поприветствовал шефа наклоном головы.

Не ответив на приветствие, Мальт приказал ему сесть и отрывисто спросил:

— Ну, товарищ Сологубов, что вы скажете нам теперь?

Вопрос был задан на русском языке, с ироническим ударением на слове «товарищ».

— Я не понимаю, что вы имеете в виду?

— Ничего, сейчас поймете, — желчно усмехнулся Мальт. — Надеюсь, вы еще помните текст подписки, которую давали перед тем, как вступить в сотрудничество с «Службой-22»?

— Конечно.

— Давая подписку, вы обязались сотрудничать с нами честно, в противном случае вас должен судить неофициальный суд. Так?

— Да, в тексте подписки было сказано примерно так.

Глядя в изборожденное морщинами смугловатое лицо Мальта, Сологубов с ненавистью подумал: «Гнида, тебе ли говорить о честности! И вообще, не кощунство ли произносить это слово в этих стенах, где все построено на лжи и обмане».

Напряжение допроса росло с каждой минутой. Сологубов с нетерпением и боязнью ждал, когда наконец Мальт конкретизирует мотивы обвинения. Но тот еще долго продолжал тянуть из него жилы общими, прощупывающими вопросами.

— Что из доклада о вашей ходке в Россию правда и что ложь? — спросил Мальт, глядя в упор в глаза арестованному, сидевшему по другую сторону стола.

— В моем письменном докладе, как вы могли убедиться, два вида сведений. Первый включает в себя все то, что я видел сам, лично, — это полностью достоверные данные. За точность же второго вида информации, полученной в общении с советскими людьми, сами понимаете, ручаться нельзя.

— Речь идет не об этом, — недовольно поморщился Мальт. — Почему вы от нас утаили, что были в Москве?!

«Вот оно, начинается... — с тревогой подумал Сологубов. — Сейчас он положит меня на обе лопатки».

— Я доложил вам в соответствии с обстановкой...