Чекисты рассказывают. Книга 7-я

Вскоре из технической лаборатории возвратили магнитный контейнер, изъятый у Хомяченкова при аресте. Его вместе с актом осмотра и экспертных исследований приобщили к делу Контейнер — небольшая, герметически заваренная коробочка, в нее вмонтирован пакет из невулканизированного каучука. Все это кем-то тщательно продумано, изготовлено, пригнано, запаяно... Старались на совесть. В коробочке лежало несколько листов белой бумаги и письмо, начинающееся словами: «Искренний привет от ваших друзей...» — дальше шли слова благодарности получателю за «дружбу» и «интересную и ценную информацию», сообщалось, что через пять недель после отправки им тайнописного послания, он может получить ответ, исполненный тоже тайнописью, в котором будет указано место нахождения другого контейнера. На отдельном листе — рекомендации о месте установки условного знака и два рисунка, где и как поставить знак, извещающий об изъятии контейнера. Тут же задание по сбору шпионских сведений с указанием конкретных вопросов, интересующих иностранную разведку. Не забыли вложить «Общие инструкции по использованию системы шифрования», «Общие инструкции по писанию с копиркой», тайнописную копирку, шифрблокнот с четырехзначными группами цифр. Еще вложили пять почтовых конвертов советского производства, на них на испанском языке один и тот же адрес получателя в Гватемале. В каждом конверте — письмо бытового содержания от Марио, который якобы путешествует по нашей стране, любуется красотами природы и делится своими впечатлениями. Шпионские сведения Хомяченков должен был нанести поперек письма тайнописью.

Все предусмотрели, ничего не забыли. Вложили и денежное воспомоществование — две с половиной сотни крупными купюрами.

Первое время после ареста Хомяченков был в подавленном состоянии. Голова раскалывалась, в висках стучало, время от времени появлялись рези в животе. В сознании всплывали одни и те же вопросы: «Что делать?», «Как выпутаться?» Не находя ответов на мучившие его вопросы, снова впадал в состояние полной апатии.

Постепенно наступало просветление. Вскинулся: «Почему не вызывают на допрос? Может, ошибка, разберутся и отпустят? Какая же ошибка, если в моем кармане была эта злополучная коробка, а там, видимо, находятся вещи, по которым сразу определят, что к чему. Стоп... Что это я начинаю раскисать? Не-ет, шалишь, ничего у них не выйдет! Черта с два. Я им так не дамся. Что они обо мне знают? О том, что было в Западном Берлине, не знают. Иначе давно бы загребли. Когда лазил через забор, тоже не знают. А коробка? Нашел, случайно. И все. Привет!.. Спокойно, спокойно, соберись... Так, продумай еще раз все варианты. Никаких признаний! Все отрицать...

Вызвали на допрос. Раз, второй. Следователь слушал внимательно, но ничего не записывал. Почему? А он трусил страшно. Дрожал, как заяц. Ноги ватные. Ладони мокрые. Во рту сухо, язык не ворочается...

Дмитрий Павлович смотрел на него с каким-то глубоким сожалением, выслушивал его односложные ответы, не перебивая, кивал головой, но ни одному слову не верил. Хомяченков лгал, неуклюже пытаясь объяснить, как к нему попал контейнер. Говорил с дрожью в голосе, с хрипотой. Потом не выдержал:

— Вы мне не верите?

— А вы как думаете?

— Я говорю правду, все как было, но вы ничего не заносите в протокол...

— Смотрю я на вас, Хомяченков, и думаю, — перебил его Дмитрий Павлович, — откуда у вас такая озлобленность на весь мир, в том числе и на меня, где истоки того, что привело вас сюда, чем вызваны ваши поступки? Вы еще сравнительно молодой человек, можно сказать, начинаете жить, и так плохо начинаете...

— Это уж не ваше дело! Как умею...

Нелегко было Хомяченкову с Дмитрием Павловичем — пожилым, многоопытным и многознающим, казалось, видящим его насквозь. Этого он не мог не чувствовать. Напрягая силы, он отрицал все, даже очевидные факты. Надолго ли его хватит?

Возвращаясь от следователя, он падал на жесткую койку, смотрел в одну точку и перебирал в памяти все от начала до конца, искал причину провала, искал выход. Думал о провале, и выходило, что виноват тот долговязый Барри, как он тогда представился. Когда с ним беседовали, то лысый толстый, который, по всему видно, был старшим, даже не назвал себя, а на прощанье, сунув свои толстые, как сосиски, пальцы в его ладонь, сказал, что он будет иметь дело с Барри. «Черт бы побрал этого Барри! Они, поди, глушат себе виски и в ус не дуют, а он здесь парится».

Дмитрий Павлович видел, что Хомяченков настроен резко враждебно и пока не намерен раскаиваться и давать правдивые показания. Следователь вызывал его на допрос, выслушивал. Сам же продолжал изучать материалы, встречался с людьми, знавшими арестованного. Его помощники побывали на работе у Хомяченкова, встретились с родственниками, знакомыми, сослуживцами. Картина постепенно вырисовывалась.