Чекисты рассказывают. Книги 1-7

— Слухайте меня! Так и будет! Завоюем территорию от Александровска, Синельникова, Павлограда и Гришино, аж до самого Азова. Всем командирам поднять народ и быть готовыми. Белашу разработать оперативный план. Барону собрать сюда анархистов со всей Украины. Ты, Гордеев, печатай в газетах, чтобы селяне знали, что батько Махно забирает территорию для свободной анархической республики на благо селян. Налей чарки, хлопцы, за то, що сказав батько Махно!

Командиры ликовали. Пили за батьку, за матушку Галину. Поднялся было подвыпивший Барон, желая произнести еще одну «историческую речь», но ему не дали.

Из соседней комнаты, где Матвей обедал вместе с Васькой-кучером, хорошо просматривался весь зал. Двери были распахнуты настежь. Бойченко приметил, что Белаш был чем-то недоволен, не пил, едва пригубил чарку, когда провозгласил здравицу в честь батьки. Не пил и растерянно озирался Гордеев, словно впервые попал на подобный пир.

Около полуночи, как обычно, Домащенко и Левка Задов увели охмелевшего Махно. Начали расходиться и гости. В зале стало тихо. Матвей слышал, как Белаш, проходя мимо Гордеева, сказал:

— Пойдем, Илья, и мы на покой…

Бойченко вышел следом. Белаш и Гордеев разговаривали негромко. У хаты, где помещалась типография, Илья обернулся:

— Иди спать, Матвей. Я поброжу.

В комнате Бойченко, не раздеваясь, лег на постель.

Много неясного, противоречивого чувствовал он в поведении Гордеева. Тот то работал запоем, словно хотел забыться, то часами сидел, уставившись в окно, стал рассеянным, терял страницы рукописей, а то и целые статьи. Потом они оказывались в мусорной корзине: так случилось с длиннющим теоретическим опусом Аршинова-Марина. Видно, неожиданное приближение к батьке как-то обескуражило Гордеева.

«Все это так… — размышлял Матвей. — Но и ждать больше нельзя. Надо ехать в Харьков, а Гордеев последнее время совсем перестал делиться со мной новостями. Создается впечатление, что я ему совершенно не нужен. Терпит он меня возле себя, скорее, по привычке… А пароль я должен назвать сегодня… Как-то он к этому отнесется? Это уже не имеет никакого значения. Я должен вызвать его на откровенный разговор во что бы то ни стало. И завтра же уехать в Харьков. Ждать нельзя!»

В открытое окно доносился легкий шелест листвы. Яркая луна висела высоко-высоко. Свет ее мерцал в едва приметном колыхании ветвей. Потом он перебрался на подоконник, двинулся по стене и погас.

Сад наполнился синими сумерками утра.

Стараясь не шуметь, в комнату вошел Илья, но зацепился за стул, выругался.

— Ты не спишь? — спросил Илья, разглядев одетого Матвея.

— Не спится.

— И мне не спится… Выпил, что ли, лишнего…

— Ты не пил.

— Верно, — рассеянно согласился Илья и вздохнул. — Мне до зарезу нужно попасть в Харьков. — Он прошелся по комнате, снова задел стул, шумно отодвинул его к стене. — Неотложно. Совершенно неотложно.

— А газеты? Нестор Иванович приказал тебе заняться газетами, — напомнил Матвей с тайной мыслью, что это категорическое распоряжение Махно заставит Илью отказаться от рискованной в его положении затеи. — Он тебя сейчас никуда не отпустит. Да и что вдруг тебе приспичило… А-а, Галочка… Жениться надумал?

Никогда Матвей не разговаривал так с Гордеевым. Но Илья был слишком углублен в себя, чтобы заметить это.

— Глупости! Мне не понятно, что происходит, — прохаживаясь по комнате, говорил Илья. — Барон переполошил всех повстанцев. В Харькове мне нужно поговорить с другом. Ну… Подумать вместе… Определить линию. Ясно?

— Вместо тебя поеду я… — твердо сказал Матвей.

Только теперь почувствовав необычную напористость Бойченко, Гордеев остановился посреди комнаты, замер. Матвею очень хотелось в эту минуту видеть лицо Ильи, но сумерки были еще густы. Матвей видел лишь бледное пятно с темными впадинами глаз. Надо было решаться.

— Весна в полном разгаре. Так хочется домой, — негромко, но очень внятно проговорил Бойченко.

Гордеев как-то странно гмыкнул.

Наступила напряженная тишина. Матвей слышал, как бешено колотится его сердце. Он замер, как замер и Гордеев.

— П-постой… Матвей, повтори, что ты сказал, — шепотом произнес Гордеев. — Повтори…

— Зачем повторять, если ты все понял?

— И меня тянет в Харьков… Скорее бы конец, — как-то деревянно, спотыкаясь на каждом слове, сказал Илья условный ответ.

И вдруг он плюхнулся на кровать и расхохотался нервно, безудержно, схватившись руками за голову, покачиваясь из стороны в сторону.

— Тише, Илья! Не истерикуй!

Гордеев снова вскочил, подошел к кровати Бойченко:

— Не… Неужели… это ты?!

— Прежде всего успокойся, Илья. Так нельзя.

— Нельзя… действительно нельзя.

— У нас мало времени, а поговорить надо о многом.

— Ты прав. Но неужели… Это ты — тот человек, о котором мне говорили?

— Как видишь!

Гордеев стал совершенно серьезным.

— Я рад, что этим человеком оказался ты. Мне стало много легче. Я ведь к кому только ни приглядывался. А про тебя и не подумал. Как гора с плеч… Тебя, значит, тоже вызвали к Клаусену?