Чекисты рассказывают. Книги 1-7

«…29 января 1945 года в 20 часов спецотрядом НКГБ УССР взят город Закопане, предместье Костелиско, Кирты, Поронино. Из жителей созданы городское управление и милиция. Идет восстановление разрушенных сооружений. Город будем удерживать до прихода Красной Армии. Командир отряда им. Щорса Потемкин».

Отгремели суровые вихри войны. Бойцы возвратились к мирному труду Однажды Владимир Семенович Мацнев получил письмо со штемпелем «Международное». Обратный адрес был Закопане. С понятным волнением он вскрыл конверт.

«Нам, жителям города Закопане и его околиц, — читал бывший командир чекистского отряда, — особенно близка память о тех, кто жил среди нас, кто своей богатырской борьбой не давал спать оккупантам, а сердца польских граждан наполнял надеждой на скорое освобождение — память о советских партизанах из отряда им. Щорса и его славном командире Потемкине. Жители нашего города никогда не забудут, что благодаря им Закопане избежало разрушения, а множество людей остались в живых. Мы благодарны за это советским людям и партии, которая их воспитала. Память и благодарность советским друзьям мы бережем и будем беречь в сердцах наших всегда».

А через некоторое время в адрес Мацнева пришла телеграмма. Председатель президиума Народной Рады города Закопане Здислав Лютросинский сообщал, что 29 января 1959 года на торжественной сессии городского народного Совета Мацневу присвоено звание почетного гражданина города Закопане.

…В настоящее время Владимир Семенович Мацнев, первый комендант освобожденного от гитлеровских оккупантов польского города Закопане, живет в Киеве. За ратный подвиг он награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны I степени, боевыми орденами и медалями Польши и Чехословакии.

Прошло более 40 лет, но память постоянно возвращает его в те суровые военные годы, к друзьям и побратимам по борьбе.

Владимир Листов ВИШНЕВАЯ ШАЛЬ

Хасан Эрушетов бережно завернул ружье в мешковину, отнес в угол пещеры и набросил сверху тулуп. В горах становилось сыро. Солнце скрылось за дальней грядой, но еще подсвечивало край неба и пронизывало прозрачный воздух рассеянным светом.

Эрушетов уселся на овечью шкуру на краю горной террасы, поджав под себя ноги. Перед ним лежала голая и пустынная земля. Кругом возвышались лишь мрачные скалы, и почва в долине вобрала в себя осколки этих скал. И только ниже за грядой огромных валунов и кратеров, напоминающих лунные, начинались альпийские луга.

Хасан был одет в короткую куртку и суконные брюки, заправленные в мягкие сапоги-ичиги, плотно облегающие икры ног. Голову прикрывала мохнатая барашковая папаха. Вот уже несколько дней он жил на небольшой горной площадке. Справа — глубокая скалистая пропасть, на дне которой клокотал шумный горный поток и всегда было темно и сыро, слева — скалистые обрывы, уходящие ввысь. Хасан долго сидел неподвижно, прикрыв веки, и только губы его слегка шевелились. Нет, он не творил вечернюю молитву Он был неверующим, несмотря на то что почти весь аул, в котором он родился и вырос, исповедовал ислам. Он что-то напевал. Кругом — ни души. Даже горный орел, еще недавно паривший рядом, с заходом солнца укрылся в скалистой расщелине.

Эрушетов пел очень тихо, скорее даже бормотал что-то тягучее, заунывное и печальное. Он пел о том, как однообразен окружающий его горный ландшафт, как суровы эти голые вершины, кратеры и валуны и как монотонно шумит в ущелье бурный поток. И в напеве его звучала тоска, непомерная усталость и беспокойство.

Его никто не слушал, да и не рассчитывал на это. Он был один в горах, и одиночество прорывалось в его несложной и грустной песне.

До ближайшего селения было около пяти километров, да и то это был глухой аул, затерявшийся среди кавказских хребтов, связь его с районным центром часто прерывалась из-за ливней и горных обвалов.