— Власть ваша, а воля божья. — И все-таки в глазах парня мелькнул смертельный испуг, но он прикрыл глаза рукой, твердо проговорил еще раз, словно убеждая себя: «Власть ваша, а воля божья!»
Иван Петрович вызвал вахтера. Явился молоденький паренек. Его звали все Серёней. Он всегда подпирал правую щеку языком и от того казался совсем мальчишкой. Серёня уставился на волосатого парня и выпалил:
— Гришка! Что ж ты с собой сделал?
Тот вздрогнул, на щеках мелькнуло что-то вроде стыдливого румянца, и лицо снова застыло, а глаза в потолок.
— Иван Петрович, товарищ начальник! — заторопился Серёня. — Это наш, семкинский, зять Воронина. Ишь ты, волосья отрастил, в секту подался! А мы-то считали его убегшим от тестя.
…Темной ночью в селе тихо, только изредка где-то тявкнет собачонка да лениво и хрипло отзовется ей другая. Избы чуть-чуть проглядываются и то в самой близи, похожие на огромных неуклюжих сонных животных. Не светятся огоньки и в домике, где разместилось районное отделение НКВД. Окна тщательно задрапированы толстыми листами синего картона.
Не спят двое: начальник и дежурный Серёня. Он дремлет у телефона, локти на столе, голова то и дело вскидывается вверх и снова медленно опускается. Киреев у себя в кабинете склонился над многолистной официальной бумагой и внимательно ее перечитывает: