Чекисты рассказывают...

Воскин вдруг улыбнулся. Он, видимо, ожидал встретить какого-нибудь буржуа, припрятавшего от власти слитки золота и отрезы шевиота и бархата, а перед ним оказался потрепанный событиями интеллигент.

— Будете работать следователем, — утвердил заранее принятое решение начальник.

— Но… — хотел возразить я. Воскин прервал меня.

— Никаких но… Вы мобилизованы! Пройдите к моему помощнику, товарищу Зингерову.

Что же, пришлось идти к помощнику. Разыскал кабинет и снова доложил.

— Я Юденич. Меня прислал к вам Воскин.

Из-за большого письменного стола поднялся большой человек в кожанке, которая в те годы олицетворяла форму руководящего состава. Еще я обратил внимание на его очень светлые волосы и крупный нос. Больше ничего примечательного в товарище Зингерове не было.

— Садитесь! — предложил он строгим тоном. — Вам уже известно, что вы назначаетесь следователем?

— Я работаю в Турккомголоде, — объяснил я.

— Это не имеет значения. Повторяю, вы назначены следователем… — Он нажал кнопку звонка. Вошел красноармеец, вытянулся на пороге. — Проводите товарища в следственную часть к Богомолову.

Чувствую, что вопрос мой решается окончательно, я все же пытался противиться:

— Не хочу работать следователем.

— Что-о?!

Это «что» прозвучало как удивление и негодование одновременно. На меня оно должно было произвести впечатление взводимого курка. Однако я все же сопротивлялся. Не зная задачи Особого отдела, рисовал себе его чем-то вроде старого охранного отделения. Ненависть к жандармам, рожденная еще в студенческие времена, жила во мне. Вспомнил забастовку учащихся в Москве, демонстрацию на Театральной площади вскоре после смерти Л. Н. Толстого. Над толпой красные флаги, льются скорбные и величественные звуки: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» И вдруг со стороны Неглинного проезда налетают конные жандармы. Начинается избиение студентов нагайками. Один и меня огрел по плечу. Тогда-то и появилась ненависть, не отвлеченная, а конкретная, так сказать, ощутимая.

Мой протест уловил Зингеров, но не стал объяснять или убеждать. Он передал листок бумаги красноармейцу, и тот повел меня в следственную часть. Я уже почувствовал себя арестованным.

Третья комната, в которой мне довелось побывать в то утро, произвела на меня довольно благоприятнее впечатление. Вернее, это была не одна комната, а две смежные: в одной, маленькой, сидел благообразный старичок, очень похожий на рабочего, во второй — сухощавый брюнет, с проседью на висках, в пенсне. Старичок оказался начальником следственного отдела Богомоловым, мужчина в пенсне — следователем Зарембой. Обстановка была простой, как во всяком учреждении, выполняющем большую по объему работу.

Едва я переступил порог, как старичок поднялся и, улыбаясь, пошел мне навстречу, словно прежде знал меня и теперь рад был видеть.

— Ну вот и хорошо, молодой человек, — произнес Богомолов, здороваясь. — Будем вместе работать. Спецы нам вот как нужны…

Приветливое, улыбчивое лицо старичка как-то сразу располагало к себе, делало общение с этим человеком приятным, интересным. Он усадил меня на стул и ласковым тоном стал расспрашивать, кто я и что умею делать.

Прежде всего я заявил о своей явной непригодности к работе, которую делают в Особом отделе. Действительно, у меня был диплом об окончании юридического факультета, но мне практически не приходилось соприкасаться с юридической деятельностью.

— Я тоже не соприкасался, а вот приказали и работаю, — мягко, как бы оправдываясь передо мной, сказал Богомолов. — Надо, контрреволюция за горло берет.

Насчет практики не помогло, тогда я стал излагать свою весьма не революционную биографию, упомянул тестя-генерала.

— Разные генералы бывают, — заметил с улыбкой старичок. — Вон повыше твоего генерала Брусилов, а сразу перешел на сторону Советской власти. Садись, будешь следователем. Товарищ Заремба поможет, он у нас специалист насчет составления всяких протоколов и решений.

Услышав свою фамилию, в комнату вошел мужчина в пенсне и спросил Богомолова.

— Вы меня?

— Познакомьтесь, это наш следователь, товарищ Юденич. Молодой еще, ему помочь надо…

Меня все не покидало чувство, что попал я сюда случайно, сейчас этот удивительный разговор кончится, и я покину Особый отдел, вернусь к своей работе в Комиссии по ликвидации голода. А разговор не оканчивался. Он принимал все более конкретный и деловой характер. Богомолов достал из шкафа кипу следственных дел, передал мне. Машинально я принял их, но так настороженно, так неуверенно, что Богомолов поспешил успокоить:

— Да ты не бойся, дела простые… Беляки.

— Какие беляки?

— Ну всякие там дутовцы, анненковцы, осиповцы. Разберешься. Тех, кто не участвовал в карательных отрядах и не связан с контрразведкой, направляй в Реввоенсовет — там спецы нужны, формируется Красная Армия. А кто участвовал, пусть посидят.

— Где? — задал я наивный вопрос.

— В тюрьме, милый. Ты же юрист, знаешь, что за преступления перед народом надо расплачиваться.