Челленджер

– Так вот, людям, мыслящим, как Платон, – ещё один красноречивый взгляд, – свойственно думать, что, наблюдая тени, они способны узреть истинную сущность. Мало того, им мнится, что и другие, глядя на те же тени, видят ту же единую абсолютную идею. И когда вы говорите «яблоко», и я говорю «яблоко», вам кажется, что подразумевается одно и то же. Но это не так! И хотя я считаю Платона философом глубочайшим, то бишь достойным глубочайшего… – Он замялся и, чтобы сохранить темп, практически заорал: – Я с вами кардинально не согласен! Нет абсолютных идей, стоящих за схожими объектами! Все идеи субъективны! И любое взаимопонимание зиждется на чёткой согласованности понятий!

Он вытащил пакет с яблоками помельче и вывалил содержимое на стол. Плоды раскатились. Несколько упало на пол.

– Вот! – он сделал широкий жест. – Пожалуйста.

Возвышаясь над заваленным яблоками столом, Ариэль смотрелся сурово и внушительно. Он уставился на меня в ожидании возражений. Я молчал.

Возобладав над Платоном в моём лице, Ариэль пребывал в окрылённом состоянии, и сражаться с действующим начальником за взгляды давно почившего философа было глупо. Хотя так и подмывало ляпнуть, что, несмотря на всё вышесказанное и вопреки отсутствию точного определения этой самой яблочности, ни одному из нас, как, вероятно, и Платону с Аристотелем, не пришло бы в голову усомниться в том, что разбросанные фрукты – ничто иное, как яблоки.

– Поскольку мне удалось тебя убедить, – подытожил Ариэль, – нам остаётся договориться о значении понятий. У нас в этом смысле разногласия на каждом шагу. Но мы будем бороться и непременно достигнем взаимопонимания. И, не откладывая, приступим к определению: когда я говорю «вовремя», я имею в виду десять ноль-ноль, а когда ты…

И пошло-поехало… Напоследок он многозначительно вручил мне так и оставшееся в центре стола большое яблоко.

Глава 9

…Он пребывал в том счастливом расположении духа, когда мужчины забывают, что у них есть наружность.

Пелам Гренвилл Вудхаус

Выходные ухнули в пропасть меж потугами довести рабочий план до приемлемого состояния и безуспешными попытками отоспаться. С Ирой мы почти не виделись. В пятницу было школьное мероприятие, потом детский день рождения, вернувшись с которого она долго укладывала ребёнка. Я застал её совсем обессиленной. Мы не встречались целую неделю, и Ира старалась казаться бодрой и весёлой. Это было трогательно и грустно. Сославшись на работу, я вскоре отправил её спать и вернулся домой.

В офисе всё понемногу устаканивалось. Параллельно с написанием плана я ещё на прошлой неделе принялся непосредственно за сам проект. К слову, согласовать конечный вариант workplan-а так и не удалось. Ариэль упорно назначал новые и новые встречи, на которых мы, изматывая друг друга, всё глубже увязали в бессмысленных лингвистических дебатах.

В итоге Арик неизменно браковал очередную версию. Это порядком изнуряло и отнимало время, но уживаться с придурью начальства мне было не впервой, и я незаметно втягивался в работу. Поставленная цель была почти недостижимой, и оттого ещё более желанной.

Шеф непрерывно был на взводе. Он хватал, швырял, призывал к ответственности, убеждал и настаивал. Его распирало от переизбытка эмоций. Как загнанный лев, он метался по крохотному офису, заставленному хрупкой аппаратурой, норовя наброситься и растерзать зазевавшихся подчинённых. Ариэль был вездесущ. Он звонил по пять-десять раз в день. Вдобавок постоянно врывался и требовал новые результаты. Результатов, естественно, не было – я работал. Тогда он требовал показать хоть что-то. Я наспех оформлял то, что есть, делал графики и шёл в кабинет.

– Тебе не стыдно?! – мгновенно взрывался он. – Что ты мне подсовываешь? Это же не закончено!

И начинался муторный процесс согласования базисных понятий – новая традиция, установленная после достопамятного разговора об идеях Платона.

– Перво-наперво мы должны определить концепцию законченности относительно объекта «работа».

Или значение понятия «проект», или «код».

– Это не код, – вопил он, заглядывая в мой программный код, – это чёрт знает что!

Что я ни делал, как ни старался, всё оказывалось из рук вон плохо и, сперва пристыжённый, но потом милостиво прощённый и осчастливленный массой ценнейших наставлений, я отправлялся работать над ошибками. Я трудился день и ночь, в самолёте, дома, я стал оставаться допоздна и летал последними рейсами. К моему возвращению ни о каких встречах с Ирой речи быть не могло – она уже давно спала, да и я валился с ног. Но шеф не унимался. Каждая его реплика была атакой. В каждой звучал вызов.

– Ты где?! – неизменно начинался любой разговор по телефону.

Ариэль постоянно задавал экзистенциальные вопросы.

– Что это?! – ревел он, потрясая распечатками первичных результатов.

– Когда?! – стонал шеф. – Когда, в конце концов, ты соизволишь приходить вовремя?