Челленджер

– Всё, Ариэль, всё, – я захлопнул тетрадь. – Возможно, наши взгляды во многом не совпадают. Я могу терпеть претензии на тему времени прибытия, смириться с тем, что мои методы не соответствуют твоим и потому являются ущербными. Я готов выслушивать практически любые придирки, что я не выполняю обязательства, что я не Платон или наоборот, упрёки, адресованные Платону. Но я не допущу отрицания моих профессиональных качеств!

Арик, привыкший к тому, что я давно прекратил спорить с ним во время подобных экзекуций, на миг растерялся.

– Во-первых, – продолжил я, – ты прекрасно знаешь, что это не так. Во-вторых, ты в три раза укоротил сроки, но, тем не менее, я закончил вовремя. Алгоритм готов! И, в-третьих, ты провёл несколько собеседований и определил меня на эту должность. Мы работаем бок о бок, и тебе доподлинно известно, что я отлично разбираюсь в том, чем мы занимаемся.

Арик долго гипнотизировал меня удавьим взглядом.

– Давай не отвлекаться, – я кивнул на кипу листов.

Похрустев страницей с восьмым пунктом, он отложил её и вчитался в следующий параграф, а я с карикатурным злорадством взялся вырисовывать его портрет.

– Девять, – объявил Ариэль.

Пока он тарахтел, словно кукурузник, набирающий высоту, на бумагу ложились контуры несколько несимметричного черепа с массивным изгибом нижней челюсти, широким лбом, оттенённым глубокими мысами проплешин, и тяжёлые надбровные дуги, какими мог похвастаться не каждый питекантроп.

– Десять, – неистовствовал Ариэль. – Пункт десять.

Абстрагировавшись от потока нападок, я разделался с крупным носом со вздувшимися от натуги ноздрями. Закончив, Ариэль перебрал бумажки и отложил часть в сторону. Несвойственная обстоятельность и неторопливость наводили на мысль, что, несмотря на внешнее недовольство, он втайне наслаждается этой процедурой.

– Где мы были? – спросил он осипшим голосом.

– Одиннадцать, – подсказал я, не отрываясь от дела. – Параграф одиннадцать.

– Верно! – Ариэль любовно разровнял страницы. – Одиннадцать – дресс-код.

Я в недоумении обозрел начальничка и даже заглянул под стол, где красовались волосатые ноги в шортах и сандалиях. Но видимо, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Я хмыкнул и окинул взглядом результаты своих художеств. Отметив, что надо ещё вернуться к скулам и жёсткому излому губ, очертил плечи, шею с бычьими венами и густую растительность, выбивавшуюся из-под ворота.

– Пункт двенадцать – пренебрежительное отношение к методикам организации.

Можно подумать, кто-то, кроме Джошуа и Тамагочи, относится к ним иначе. Но почему-то мой, именно мой Personal Task Board – просто позорище, – негодовал Ариэль, – неужто даже в таком нехитром деле я не могу придерживаться установленных правил. Пока он разорялся на эту животрепещущую тему, я наводил последний глянец, акцентируя детали резкими штрихами.

– Что там у нас… – пробормотал Ариэль, шебурша листами. – Тринадцать, так-так.

Нечто в его голосе заставило насторожиться.

– Пункт тринадцать – ты плохо запаковал коробки. Казалось бы, безделица, пустяк? Но нет! Коробки – не безделица! И совсем не пустяк! Коробки – это всё!

Он вскочил и растопырил пальцы, явно не зная, куда деть свои мощные верхние конечности. Мышцы предплечий дрожали от напряжения.

– Коробки! – восклицал он. – То, как ты обращаешься с коробками, отражает всё отношение к работе. Я пришёл, увидел их, и у меня… у меня… – Ариэль задыхался. – Ты вообще отдаёшь себе отчёт, – хрипел он, – что всё здесь создано моими руками?!

Я осмотрел обстановку в стиле класса эконом: шкаф из ДСП, стол и три стула.

– Я тебе доверял, а ты не можешь нормально выполнить простейшее задание?! Ты хоть понимаешь, какая на мне ответственность?! Сколько я в это вкладываю! За каждую вещь, которую ты видишь, я кровью харкал!

– Та-а-ак! – заорал я, тоже вскакивая. – Ариэль! – я грохнул тетрадью о стол. – Я запаковал коробки нормально!

Он отпрянул и злобно уставился на меня. Некоторое время мы молча мерялись взглядами, пока его глаза несколько не прояснились. Обмякнув, он потёр воспалённые веки, отодвинул кресло и сел.

– Так вот, я запаковал коробки как надо. Я умею делать вещи руками, и если за что-то берусь, то не успокоюсь, пока не получится не просто сносно, а хорошо. И уж тем более, если пакую аппаратуру, на которой сам работаю и от которой зависит мой алгоритм, ради которого я тоже не сплю ночами.

– Какая разница?! Может, и не ты… Дело ведь не в самих коробках, a в безалаберном… Хотя, кто ж их так запаковал?

– Я! Это я их паковал! Ты видел, как я это делаю, и никто другой к ним не притрагивался.

– Тогда, как же так?

– Хватит о коробках. – Больше не делая вид, что вникаю, я вернулся к прерванным экзерсисам и пририсовал этому уроду роскошные бычьи рога.

Несмотря на многозначительные паузы и испытующие взгляды, вплоть до заключительного, семнадцатого параграфа, я не проронил ни слова, мстительно прорабатывая детали: вздыбившиеся пучки шерсти, жирные тени набухших желваков и, напоследок, увесистое кольцо в перегородке между ноздрями, выполненное с особой тщательностью.