Чёлн на миллион лет

— На самом деле индейские мужчины по большей части трудились никак не меньше женщин, — заметил Странник. — Просто разделение труда у нас было выражено более четко, чем у белых, и гости лагеря видели лишь женскую часть работы.

— Но ведь мужская доля была веселее? — спросила Свобода. — Например, охота.

Она взирала на Странника с восхищением — ведь этот человек принадлежал к тем самым легендарным племенам, воочию видел освоение Дикого Запада.

Ханно раздумывал, не закурить ли трубку. Нет, лучше не стоит — Свободе дым не нравится, и по этой причине Ханно сильно урезал дневную норму; наверно, скоро она заставит его совсем бросить. Сама собой явилась брюзгливая мыслишка: почему бы ей не адресовать пару вопросиков и мне? Я ведь тоже американский пионер. Приехал на этот материк, когда здесь была сплошная дичь и глушь…

Его взгляд был устремлен за окно гостиной. Траву заливали лучи клонящегося к западу солнца. Дальше, у края газона, пестрела красными, лиловыми и золотыми красками клумба; за ней высилась сетчатая металлическая ограда, снабженная охранной сигнализацией. Где-то там, незаметный отсюда, пролег подъездной путь, по дуге отходящий от окружной дороги и ведущий к особняку сквозь березовую аллею, минуя ворота с дистанционным управлением. Зато прекрасно видна была лесная поросль, лепетавшая на ветру молодой листвой.

Очаровательное местечко, идеальное убежище от городского шума Нью-Йорка, мирное и тихое. Здесь они со Свободой смогут поглубже изучить друг друга, здесь она получше познакомится со Странником. Ханно должен вернуться в Сиэтл, к заброшенным делам. Свобода поедет вместе с ним; город ей наверняка понравится, а пригородные пейзажи приведут в восторг. Страннику придется задержаться на случай, если придет весточка от Макендел… Перестанут эти женщины когда-нибудь трястись от страха или от чего там еще?.. Свободе не терпится повидаться с Асагао и Ду Шанем… Ему, Ханно, не стоило бы даже думать о том, чтобы отпугнуть ее от Странника. В конце концов, она никому не принадлежит, и нечего ревновать — тем более между ними пока ничего серьезного…

Зазвонил телефон, и Странник умолк на полуслове.

— Продолжай, — подбодрил его Ханно. — Может, трубку и не стоит снимать.

Автоответчик громко изложил свои инструкции и подал гудок. В динамике торопливо зазвучал сбивчивый женский голос:

— Мадам Алият должна непременно переговорить с мистером Таннахиллом. Срочно! Не звоните напрямую…

Алият?! Ханно в два прыжка пересек комнату и сорвал трубку с рычага стоящего на антикварном столике аппарата.

— Алло, Таннахилл слушает! Это ты?! Но нет, в трубке зазвучал голос Макендел:

— Parlez-vous francais?[47] Что?! Сердце его упало.

— Oui.[48]

Он поддерживал свой французский если не на блестящем, то на приемлемом уровне, подновляя его по мере развития языка: зачастую владение языком оказывалось весьма на руку.

— Desirez-vous parler comme-ci? Pourquoi, s'il vous plait?[49] Она в последние десятилетия почти не практиковалась в разговорной речи и говорила медленно, запинаясь; порой Ханно приходилось помогать ей внятно изложить свою мысль. Притихшие Странник со Свободой заметили, как в его голосе прорезалась сталь, как окаменело его лицо.

— Bien. Bonne chance. Au revoir, esperons-nous.[50] Положив трубку, он обернулся к друзьям. На мгновение в комнате повисло молчание, нарушаемое лишь посвистыванием ветра на улице. Затем Ханно бросил:

— Сперва проверю, не услышат ли нас…

И вышел.

Прислуга в доме не совала нос куда не следует и не вторгалась в комнаты без надобности, но общим языком для всех троих был лишь английский. Вернувшись, он встал перед двумя другими, положа руки на пояс, встретившись с ними глаза в глаза.

— Звонила Коринна Макендел. Наконец-то. Но с дурными известиями. Жаль, мне не доставляют сюда «Нью-Йорк тайме», — и он бесстрастно пересказал события позавчерашней ночи.

— Ох, ужас какой!

Свобода встала и потянулась к нему. Ханно не обратил на это внимания. Странник стоял настороженно, подобравшись, как рысь.

— Худшее впереди, — продолжал Ханно. — У Макендел есть друзья в правительственных службах, особенно в полиции. — Прочитав во взгляде Свободы невысказанный вопрос, он сухо усмехнулся. — Нет-нет, никакие не подсадные утки. Просто дают ей информацию или заранее предупреждают о чем-то, по ее же просьбе, что случается довольно редко. Все это без злого умысла, только лишь для того, чтобы не застали врасплох. Вполне естественная для бессмертных мера предосторожности. Я и сам к ней прибегал, пока не занял положения, при котором лучше держаться от правительства как можно дальше.