Недаром один самых острых умов Европы канцлер Бисмарк сказал, что нет такой национальности – румыны, румын – это профессия. В этом в полной мере смогли убедиться на собственной шкуре российские челноки Людмила, Екатерина и Сергей. При их появлении на территории Румынии в глазах погранцов, таможенников, полицейских и просто обывателей зажигался алчный огонек жадности и ощущения предстоящей легкой поживы, так точно описанный Ильфом и Петровым в финале «Золотого теленка». Когда бессмертного комбинатора Остапа Бендера просто обобрали с криком: «Бранзулетка!»
Требовали за все, требовали непомерно, несоразмерно, неправомерно, вот оно истинное лицо нищего социализма, мерзость нищеты.
После таких, изматывающих нервы поездок, армия российских челноков все-таки редела, многие сдавались, выживала только гвардия.
Лето – мертвый сезон в торговле. Покупатели, как перелетные птицы, потянулись караванами на юга, к морю, на отдых и наш триумвират решил сделать то же самое. К тому же вспомнили о том, что не были в отпусках с тех пор, как перешли в разряд коммивояжеров, от чего страдало и поколение next, то бишь, дети.
Об этом отдыхе, об этой поездке в Турцию Людмила вспоминает до сих пор… Как решили они втроем, всем своим челночным коллективом прихватить детей и махнуть на курорт. Пора им тоже увидеть мир, не малыши уже, второй десяток пошел…
…Солнце, восходя на синий небосклон, глянуло из-за горизонта лазурного моря, разом осветило пространство, пробилось сквозь неплотно задернутые шторы и озарило, словно взошло, за закрытыми глазами Людмилы… Словно прошептало, здороваясь, пробуждая стихами – это для нас мир построен Создателем…
Полусон, полуявь, блаженная истома отдохнувшего, загорелого тела, не надо отстаивать очередь в туалет, очередь к крану с холодной водой, есть всухомятку, идти в серой темноте на стадион.
Красота!
На соседней кровати разметался в сладком сне Гришечка, тоже гладкокожий, загорелый, волосы выгорели, нос облупился.
Людмила встала и вышла на балкон.
И сразу стал слышен вздох и выдох прибоя, мерный шлепок небольшой волны, шуршание гальки и далекий голос муэдзина на минарете мечети.
Балкон Людмилы соединялся открытым проходом с соседним, на котором стоял освещенный солнцем ее Бог, ее возлюбленный, ее Сережа.
Она устремилась к нему, халат ее распахнулся, их тела коснулись друг друга, она ощутила его бережную ласку, его такие родные, такие надежные, такие мужские объятия.
Людмила взяла руку Сережи в свою…
подняла ее к своей щеке…
зарылась лицом в большую мужскую ладонь…
ощутила языком поцелуя шершавость кожи, натертой сотнями сумок и баулов…
и опустила его руку на свою грудь…
Словно вручила полновесный сосуд с нектаром, а он опустился на колени перед своей дамой, как рыцарь, как принц перед своей принцессой, как король перед своей королевой. И припал губами к столбику соска.
И сердце Людмилы заколотилось в ритме грохочущего бубна.
Она открыла глаза и увидела в дверях балкона Свету, дочку Сергея. Девочка щурилась от слепящего солнца, терла спросонья глаза, она увидела тетю Люсю, которая заговорщически прижала палец к губам, словно просила у Светы молчания и глаза тети Люси умоляли об этом. Света, как от наваждения, отмахнулась от папы и тети Люси обеими ручонками и скрылась в номере…
С шипением ушла в море волна прибоя, оставив на мокром золотом песке маленьких черных крабиков. Их целая армия и они, выставив по-боксерски свои клешни, побежали по ногам, по телу Людмилы. От уколов их острых ножек Людмилу охватила дрожь, постепенно переходящая в странную истому…
Вечером того же дня в последний день отдыха за столом прощального ужина сидели Людмила и ее сын Гришенька, Екатерина и ее сын Дениска и Сергей со своей дочкой Светкой.
Челноки с наследниками.
И Людмила вдруг ощутила… время.
Так бывает, когда что-то заканчивается, как их отдых, например, и надо сесть в поезд, в самолет и перебраться в другое пространство, в другое время. Это ощущение паузы между переменами мест и времен у Людмилы за последние годы стерлось – столько раз ей приходилось выполнять ставший привычным обряд посадки и высадки.