Человечек в колбе

— Не беспокойтесь, — вмешался один из студентов. — Профессор Гексли не оставит этого так. Он выступит. А Гексли — вы знаете, кто это? Он выступал против самого Оуэна^[42]! — и студент сделал такое лицо, что слушатели, никогда не слыхавшие имени Гексли, решили, что его стоит послушать.

Когда в аудиторию вошли члены секции, с председателем во главе, то поднялась такая толкотня и давка, что председатель нахмурился. Он пошептался с профессорами и предложил всем перейти в соседнюю залу. В ней вмещалось не менее семисот человек, но когда ученые вошли туда, то оказалось, что все подоконники заняты, в дверях давка. Они едва смогли протискаться на свои места.

— Доклад мистера доктора Дрэпэра, — провозгласил председатель.

Дрэпэр поднялся и начал доклад на тему «Умственное развитие Европы в связи со взглядами мистера Дарвина». Его почти и не слушали — публика собралась вовсе не из-за его доклада — всем хотелось послушать епископа.

— Спор должен быть строго научным, — предупредил председатель, когда Дрэпэр замолчал и многие из присутствующих попросили слова.

— Зря мистер Дарвин не посоветовался со мной, — начал один из оппонентов. — Это дело нужно рассматривать математически. Представим себе, что точка «А» — человек, а точка «Б» — обезьяна…

— Обезьяна! Обезьяна! — заголосили студенты, а кто-то и свистнул.

Наконец заговорил епископ. Это был хороший оратор. Он не знал естественных наук, но очень мало смущался этим пробелом в своем образовании. Он весело посмеивался, шутил и с самым невинным видом говорил глупости, доказывая, что теория Дарвина — сплошная болтовня.

— Мистер Дарвин утверждает, что все наши породы голубей произошли от дикого голубя. Хорошо, я согласен с ним. Но если дикий голубь превратился в домашние породы, то… почему же он остался? У нас есть и домашние и дикие голуби, а нас уверяют, что дикий голубь превратился в домашнего!

Епископ говорил долго. Тут была и «репа, стремящаяся превратиться в человека», и «испаряющаяся без остатка кровь», и многое другое. А под конец он обратился к Гексли.

— Я хотел бы спросить профессора Гексли, который сидит против меня и готов разорвать меня на части, что он думает о происхождении человека от обезьяны? Считает ли он, что произошел от обезьяны со стороны дедушки или со стороны бабушки? — и епископ, мило улыбнувшись, подмигнул публике.

Публика покатилась со смеху.

Епископ кончил. Дамы замахали платочками, священники громко зааплодировали.

Поднялся Гексли. Он говорил спокойно и размеренно, небрежно играя маленьким карандашиком в золотой оправе. Он перечислил все ошибки епископа, указал, что тот ничего не смыслит в естествознании, что он может быть и очень большой знаток Библии, но не умеет отличить воды от крови. Он говорил долго и остроумно, а закончил так:

— Я не стыдился бы происходить от обезьяны, а скорее стыдился бы происходить от невежественного и беспокойного человека, употребляющего свое время и таланты на то, чтобы вмешиваться в дела, в которых он ничего не смыслит, и заниматься не выяснением истины, а затемнением ее!

Дамы заахали, священники потупились, а студенты, весело смеясь, отбивали ладони.

— Как он дерзок! — возмущались дамы.

— Ничуть! Епископ получил по заслугам. Как он смел назвать бабушку Гексли обезьяной? Это не джентльменский поступок, — говорил почтенного вида джентльмен.

— Гексли! Браво! — кричали студенты.

3

Найдя руководящую нить, найдя свой символ веры, Гексли усиленно принялся за работу. Он знал, что ему делать, знал, что искать, знал, как направить свои работы. И палеонтология, которую он так не любил вначале, оказалась очень интересной наукой в свете учения Дарвина. Гексли работал и над глиптодонтами, и над белемнитами, лабиринтодонтами, динозаврами, атракозаврами и многими другими ископаемыми животными, имевшими такие странные названия. Он занялся изучением предков лошади и разузнал кое-что из их тайн. Он так прославился своими работами, что Геологическое общество наградило его самой высшей наградой, которую только имело, — медалью Уоллостона.

Но всего больше возни у него было с врагами Дарвина.

Юмористический журнал «Понч» в каждом номере высмеивал Дарвина. «Из клюва развились птицы, если не лгут, — наш домашний голубь и утки. Из хвоста и задних ног — в позже положенных яйцах — обезьяны и профессор Гексли» — так преподносилась идея эволюции. А чтобы посильнее обидеть Гексли, тот же журнальчик подставил сзади его фамилии буквы «L. S. D.», что означало «фунты, шиллинги, пенсы» и должно было показать на денежную заинтересованность Гексли в пропаганде идей Дарвина.

Гексли смеялся над глупыми возражениями и отвечал на серьезные. А как только немножко улеглась буря, поднятая книгой Дарвина, он выступил с публичной лекцией в Эдинбурге. Лекция называлась «Физические основы жизни».

— Вот из чего состоит все живое! — показал Гексли аудитории несколько щепоток солей и закупоренную бутылочку. — Где же душа? Если она есть, то, вынув из бутылки пробку, я отниму у этой бутылки ее душу.

Аудитория растерянно молчала. Она не ожидала такой прямолинейности.