Человеческая гавань

Когда волна отхлынула, по всему берегу остался лежать лед. Мате предложил понести Майю, но Андерс отказался. Уж если он смог принести ее из такой дали, то уж теперь донесет куда угодно.

— Подождите нас! — Старик со старухой изо всех сил спешили за Андерсом.

Андерс вспомнил старика. Он часто покупал у него рыбу. У него было какое — то необычное имя. Точно, Кристофер. Кристофер Эк. Отец Торгни, того, кто утонул тогда, в тот, столь памятный для Андерса, день.

— Подождите! — крикнул старик и бегом бросился к своему домику.

Андерс остановился, обеспокоенно глядя на море. До следующей волны оставалась какая — то секунда, но он остановился. Он понял то, что должен был понять раньше.

Море — это я.

Андерс сосредоточился, вспомнив про Спиритуса в своем желудке. Сознание медленно покидало его, он стал частью волны, частью моря.

Остановись. Остановись!

Он был в волне, и волна была в нем. Насекомое внутри него напряглось, он чувствовал его.

Но прошло несколько минут — и контакт с новой волной был потерян. Майя теребила его, не замолкая ни на секунду:

— Папа, почему мама далеко? Папа, ответь мне?

— Мы потом позвоним ей, — сказал Андерс, — потом, ладно?

Волна поднималась с поверхности воды, как огромное расплавленное зеркало, и остановить ее не было никакой возможности. Андерс повернулся и побежал, как вдруг услышал звук мопеда. Кристофер вытащил из сарая старый голубой мопед и завел его.

— Запрыгивай! — закричал он.

Андерс покрепче ухватил Майю и прыгнул на мопед.

— Кто это? — спросила она недоверчиво.

— Это Кристофер, — сказал Андерс, — он помогает нам.

Майя довольно кивнула:

— Он хороший. Как Симон. Правда?

Симон и Анна — Грета в безопасности, подумал Андерс с облегчением. Они в море, на пути к Капелыперу. С ними все будет в порядке.

Думаре. Опасно только на Думаре.

Они наконец добрались до остальных. Кристофер затормозил, и Астрид села на краешек багажника. Кристофер сделал приглашающий жест Матсу и Ингрид, но они отрицательно замотали головами: вполне может быть, что мопед поедет куда медленнее, чем они побегут. Андерс огляделся. Куда теперь? Кристофер вопросительно смотрел на него.

— К скалам! — закричал Андерс, — Там самая высокая точка!

Кристофер кивнул, и они затряслись по лесной дороге. Когда они проезжали мимо Матса и Ингрид, Андерс прокричал то же самое. Последний отрезок дороги проехать было уже нельзя, и Андерс, крепче сжав Майю, прихрамывая и задыхаясь, побежал наверх. Они добрались до вершины скалы как раз вовремя. В этот момент волна обрушилась на Думаре. Пятнадцать метров высотой, темно — синяя, с верхушкой изо льда, она с ревом налетела на остров, сметая все на своем пути. Андерс успел увидеть, как Смекет рушится, раздавленный огромной массой воды. Лед долетел до дома Анны — Греты и сорвал с него крышу. Дом Симона разбился на мелкие щепки в следующую секунду.

Андерс поднял глаза. Ховастена больше не было. Маяк исчез, снесенный волной. Земля дрожала под ногами.

Вода начала отступать. Андерс услышал Матса:

— Там были люди…

Андерс повернулся и увидел, что Мате смотрит в бинокль. Опустив его, он покачал головой и сделал жест в сторону тонущего острова:

— Там были люди. И теперь их нет.

Андерс обнял Майю и ткнулся носом ей в шею. Вода отхлынула, и стало ясно, что деревни больше нет. Повсюду валялись обломки сараев, заборов и лодок. Единственное, что осталось на своем месте, — это бетонный пирс.

Это опасно. Не только для тебя. Но для всех, кто тут живет.

Вот что имела в виду Анна — Грета, вот что она пыталась предотвратить, вот о чем она говорила. Андерс еще крепче обнял Майю и ткнулся лицом в ее плечо.

— Папа, ты жмешь слишком сильно! Перестань!

Андерс улыбнулся и повернул ее к себе, нежно проведя пальцем по щеке. Майя плотно сжала губы. Это означало, что она о чем — то думает.

— Папа?

— Да? Что, милая?

— Мне снилось, что я звала тебя. Я правда звала тебя?

— Да. Звала.

Майя серьезно кивнула:

— И что ты сделал?

Андерс посмотрел ей в глаза. Затем он погладил ее по голове и поцеловал в лоб:

— Я пришел. Конечно, я пришел.

На церковном дворе в Нотене был установлен старый тяжелый якорь с медной табличкой.

После того чудовищного шторма якоря на том месте больше нет. На церковном дворе осталась глубокая борозда, как будто якорь протащили на цепях, как плуг, и вот он оставил такой след, перед тем как навсегда исчезнуть в море.

То, что в людской памяти было связано с этим якорем, исчезло вместе с ним. Или освободилось.