Человеческая комедия

В то время как Гомер ехал на велосипеде к винному заводу, далеко от него, так далеко, что даже время дня там было не такое, как в Итаке, американский пассажирский поезд несся по американской земле сквозь американскую ночь. В поезде ехали американские парни, и среди них Маркус и друг его Тоби, – все они были одеты в солдатскую форму и обучены ремеслу войны. Но по их глазам, по их волнению, по их смеху, громким крикам и песням видно было, что это не просто вояки, а народ, и притом хороший и великий народ. Видно было, что, хоть их и обучили строиться в ряд и подчиняться приказу, хоть и лишили свободы во имя подчинения воинской дисциплине, они не превратились в машину и остались простыми людьми с простыми человеческими желаниями. Если они и вели себя буйно и, быть может, не сознавали своего положения, однако они не были лишены и достоинства. Видно было, что они шумели, стараясь подавить глубокий внутренний страх, но от страха не перестали быть людьми. Видно было, что не ради показных или лживых целей готовы они преодолеть свой страх, а если нужно, то умереть. Видно было, что это – простые американские парни, хоть иным из них уж за сорок, а другие совсем еще дети – дети из больших городов и захолустных городишек, из деревень и контор, из богатых и бедных семей, дети, вырванные из разных слоев общества; одни из них простились с мечтами о блестящем будущем, другие – с мечтами о скромной и покойной жизни; были среди них люди талантливые, с живым умом, были тупые и прилежные.

И посреди всего этого гомона, смеха, баловства, сумятицы и великолепного сочетания глубокого невежества с глубокой мудростью Маркус Маколей тихо разговаривал со своим другом Тоби Джорджем.

– Ну, – сказал Тоби, – кажется, поехали.

– Поехали, – подтвердил Маркус.

– Знаешь, Маркус, мне повезло: ведь, если бы не эта война, я бы так с тобой и не встретился и о семье твоей знать бы ничего не знал.

Маркус почувствовал себя неловко.

– Спасибо, – сказал он. – Я тоже рад, что с тобой познакомился. – Он помолчал, а потом задал вопрос, который задает себе каждый, кому грозит неведомая опасность: – Скажи правду: тебе будет очень обидно, если тебя убьют?

Тоби не смог ответить на этот вопрос сразу.

– Конечно. Я могу валять дурака и делать вид, будто мне все равно. Но мне, конечно, не все равно. А тебе?

– Мне тоже, – сказал Маркус. – Совсем не все равно. Мне просто хотелось знать, что ты скажешь. – После короткого раздумья он спросил: – О чем ты думаешь? Что бы ты хотел увидеть, когда мы вернемся?

– Не знаю, – ответил Тоби, который этого и в самом деле не знал. – Кажется, мне хотелось бы… мне хотелось бы… просто вернуться, что бы там ни было. У меня ведь нет семьи, не то что у тебя. Мне некуда возвращаться, но я все равно хочу вернуться. Лишь бы вернуться, а там видно будет. У меня нет девушки, которая меня ждет, как ждет тебя Мэри, но я знаю, мне хочется вернуться… если, конечно, удастся.

– Понятно, – сказал Маркус.

Они снова помолчали. Маркус сказал:

– Как это вышло, что ты любишь петь?

– Почем я знаю? – сказал Тоби. – Люблю, и все.

Они прислушались к шуму поезда и к шуму в поезде, а потом Тоби спросил:

– А ты о чем думаешь?

Маркус ответил не сразу.

– Я думаю об отце, – сказал он, – и о матери, о сестре Бесс, о брате Гомере и брате Улиссе. И еще я думаю о Мэри и ее отце, мистере Арене. Я думаю о всех наших соседях, о пустыре, о детях, о домах, о лавочке Ары и о самом Аре. О железнодорожной насыпи, с которой я смотрел, как проходят поезда, о воскресной школе, о церкви, о городском парке возле здания суда, о публичной библиотеке, о моих старых учителях, о детях, которых я знал в жизни, – кое-кто из них уже умер, но не от войны… они просто умерли.

– Смешно, – сказал Тоби. – Может, ты и не поверишь, но у меня такое чувство, будто Итака – тоже мой родной город. Если мы выживем, если мы вернемся целы, ты возьмешь меня с собой в Итаку? Покажешь мне знакомые места, расскажешь мне о том, что было здесь, что было там?

– Непременно, – сказал Маркус, – непременно. Я и сам этого хочу. И хочу познакомить тебя с моей семьей. Мы люди бедные, богатства у нас никогда не было, но отец мой был замечательный человек. Не добытчик. Никогда не мог заработать больше, чем на хлеб насущный… никогда.

– Его звали Мэтью Маколей? – спросил Тоби.