Человеческая комедия

- Какая расточительность! - горестно воскликнул муж графини, подписывая акт. - Как перебросить мост через эту бездонную пропасть?

- Сударь, много у вас детей? - серьезным тоном спросил Гобсек.

Граф от этих слов вздрогнул, как будто старый ростовщик, словно опытный врач, сразу нащупал больное место. Он ничего не ответил.

- Так, так, - пробормотал Гобсек, поняв его угрюмое молчание. - Я вашу историю наизусть знаю. Эта женщина - демон, а вы, должно быть, все еще любите ее. Понимаю! Она даже и меня в волненье привела. Может быть, вы хотите спасти свое состояние, сберечь его для одного или для двух своих детей? Советую вам: бросьтесь в омут светских удовольствий, играйте для виду в карты, проматывайте деньги да почаще приходите к Гобсеку. В светских кругах будут называть меня жидом, эфиопом, ростовщиком, грабителем, говорить, что я разоряю вас. Мне наплевать! За оскорбление обидчик дорого поплатится! Вам покорный слуга прекрасно стреляет из пистолета и владеет шпагой. Это всем известно. А еще, советую вам, - найдите надежного друга, если можете, и путем фиктивной продажной сделки передайте ему все свое имущество. Как это у вас, юристов, называется? Фидеикомис, кажется? - спросил он, повернувшись ко мне.

Граф был весь поглощен своими заботами и, уходя, сказал Гобсеку:

- Завтра я принесу вам деньги. Держите бриллианты наготове.

- По-моему, он глупец, как все эти ваши порядочные люди, - презрительно бросил Гобсек, лишь только мы остались одни.

- Скажите лучше - как люди, захваченные страстью.

- А за составление закладной пусть вам заплатит граф, - сказал Гобсек, когда я прощался с ним.

Через несколько дней после этой истории, открывшей мне мерзкие тайны светской женщины, граф утром явился ко мне.

- Сударь, - сказал он, войдя в мой кабинет. - Я хочу посоветоваться с вами по очень важному делу. Считаю своим долгом заявить, что я питаю к вам полное доверие и надеюсь доказать это. Ваше поведение в процессах госпожи де Гранлье выше всяких похвал. (Вот видите, сударыня, - заметил стряпчий, повернувшись к виконтессе, - услугу я оказал вам очень простую, а сколько раз был за это вознагражден…) Я почтительно поклонился графу и ответил, что только выполнил долг честного человека.

- Так вот, сударь. Я тщательно навел справки о том странном человеке, которому вы обязаны своим положением, - сказал граф, - и из всех моих сведений видно, что этот Гобсек - философ из школы циников. Какого вы мнения о его честности?

- Граф, - ответил я, - Гобсек оказал мне благодеяние… Из пятнадцати процентов, - добавил я смеясь. - Но его скупость все же не дает мне права слишком откровенничать о нем с незнакомым мне человеком.

- Говорите, сударь. Ваша откровенность не может повредить ни ему, ни вам. Я отнюдь не надеюсь встретить в лице этого ростовщика ангела во плоти.

- У папаши Гобсека, - сказал я, - есть одно основное правило, которого он придерживается в своем поведении. Он считает, что деньги - это товар, который можно со спокойной совестью продавать, дорого или дешево, в зависимости от обстоятельств. Ростовщик, взимающий большие проценты за ссуду, по его мнению, такой же капиталист, как и всякий другой участник прибыльных предприятий и спекуляций. А если отбросить его финансовые принципы и его рассуждения о натуре человеческой, которыми он оправдывает свои ростовщические ухватки, то я глубоко убежден, что вне этих дел он человек самой щепетильной честности во всем Париже. В нем живут два существа: скряга и философ, подлое существо и возвышенное. Если я умру, оставив малолетних детей, он будет их опекуном. Вот, сударь, каким я представляю себе Гобсека на основании личного своего опыта. Я ничего не знаю о его прошлом. Возможно, он был корсаром; возможно, блуждал по всему свету, торговал бриллиантами или людьми, женщинами или государственными тайнами; но я глубоко уверен, что ни одна душа человеческая не получила такой жестокой закалки в испытаниях, как он. В тот день, когда я принес ему свой долг и расплатился полностью, я с некоторыми риторическими предосторожностями спросил у него, какие соображения заставили его брать с меня огромные проценты и почему он, желая помочь мне, своему другу, не позволил себе оказать это благодеяние совершенно бескорыстно. “Сын мой, я избавил тебя от признательности, я дал тебе право считать, что ты мне ничем не обязан. И поэтому мы с тобой лучшие в мире друзья”. Этот ответ, сударь, лучше всяких моих слов нарисует вам портрет Гобсека.