И Виктор сделал еще глоток, сидя на полу в одной из позиций йогов, которым он научился у Олсона. Ноги он скрестил под собой, спину выпрямил и все старался вытянуться еще прямее.
— Да, одиночество, — говорил он. — Ну куда это запропастился подарок? Я уверен, что ты ему очень обрадуешься.
Немного погодя он возгласил, что обрел необходимое равновесие и, кажется, знает, куда положил свой подарок. Он встал и начал опять ворошить барахло, которое вытряхнул из вещевого мешка. Подарка он не нашел, но обнаружил экземпляр «Нью рипаблик» и раскрыл его на странице, где было напечатано мое письмо к отцу.
— Олсон говорит, что ты великий человек, — сказал Виктор. — Это он показал мне этот журнал. Он говорит, что ты написал нечто такое, что тоже поможет спасти человечество. Я перечел твое письмо восемь или десять раз и думаю, что Олсон прав. Не очень-то я разбираюсь в таких вещах, но, по-моему, тут что-то есть, в этом письме к отцу. Подарок должен быть где-то здесь. С помощью внутреннего равновесия я разыщу его моментально.
Но тут он нашел опять что-то другое и сказал:
— Знаешь, когда твой друг — великий человек, даже если он ничего не смыслит в тайнах природы, это тебя обязывает тоже стать великим человеком. Так вот, я тут тоже кое-что накропал — вот оно.
Он протянул мне листок гостиничной почтовой бумаги.
— Не очень много, — сказал он, — но кое-что получилось, по-моему. Это отняло у меня добрую половину ночи. Ты, наверно, назовешь это философской притчей. На вот, прочти.
И вот я прочел его творение. Это было нечто поразительное и никак не походило на то, что он, по моим представлениям, мог написать. Не можем мы правильно судить о других — человек вдруг возьмет да и огорошит вас чем-нибудь.
Вверху было написано: «Наблюдения Виктора Тоска, сочинение Виктора Тоска». И чуть пониже: «Часть I».
А дальше шло вот что:
— Ну, как по-твоему, ничего?
— Очень забавно.
— По-моему, это должно что-то говорить людям, — сказал Виктор. — Я очень старался. Конечно, это мой первый опыт. И я не думаю, чтобы из меня когда-нибудь вышел такой писатель, как ты. Для меня это только развлечение в часы досуга. Одиночество — вот моя специальность. Но почему бы иногда не пописывать — это никому не повредит. А вот и подарок.
Подарок был тщательно упакован. Я разрезал бечевку, развернул бумагу, поднял крышку картонного ящичка. Там лежали три апельсина, которые оставил мне в госпитале японский парнишка. Они еще больше высохли и съежились, но все-таки мне было очень приятно их видеть, и я был рад, что у меня есть друг, который сберег для меня три высохших апельсина.
— Я знал, что ты обрадуешься моему подарку, — сказал Виктор.
— Конечно, я рад, что ты сберег их для меня. Почему ты это сделал?
— Я не дурак, — сказал Виктор. — Кое в чем я все-таки разбираюсь. Как по-твоему, продолжать мне мою писательскую карьеру?
— Разумеется, — сказал я.
— А где это ты научился так писать? — спросил он. — Когда я в первый раз тебя увидел, я думал, ты глуповат. А сам себе я казался очень остроумным. Ты что, в школе упился таким вещам? Пойдем куда-нибудь, выпьем.
Глава тридцать пятая
Виктор Тоска убеждает Весли писать о любви, звонит по телефону своей возлюбленной в Сан-Франциско и покупает розу
Мы взяли такси и поехали в тот бар, где я познакомился с моей женщиной, потому что мне нравилось это место. Кроме того, там мог оказаться старый ирландец. Мне хотелось пойти куда-нибудь, где бы я мог повидаться с людьми. Я даже думал: может быть, и моя знакомая зайдет опрокинуть стаканчик — было бы здорово встретиться с ней опять в баре. Но старого ирландца там весь вечер не было, не показывалась и моя знакомая, но все-таки мы с Виктором здорово повеселились, хорошенько выпили, и вот он говорит:
— Джексон, я решил вызвать в Нью-Йорк свою девушку — умираю от тоски.
Он пошел в телефонную будку, потом вернулся и попросил буфетчика разменять десять долларов. Было около часу ночи, но в Сан-Франциско еще и вечер не наступил. Я думал, Виктор будет громко кричать по телефону, как это делают почти все, когда разговаривают на далеком расстоянии, но он говорил очень тихо. Минут через десять он вышел из будки, присел к стойке, допил двойную порцию виски и лишь после этого заговорил.