Человеческая природа и социальный порядок

Без сомнения, в этой концепции имеются и неясные моменты. Что такое полное и гармоничное развитие личности? Что такое «правильное развитие», возможность обеспечить которое и есть свобода? Возможности развития бесконечно разнообразны, их невозможно себе представить, пока не начнешь осуществлять, а потому оказывается, что такое понятие свободы не дает нам ничего определенного, чем мы могли бы руководствоваться. Это в значительной степени верно: развитие невозможно четко определить ни по отношению к народам, ни по отношению к индивидам, но оно является и должно оставаться идеалом, о котором мы можем иметь лишь частичные и изменчивые представления. По сути, мы должны перестать думать о свободе как о чем-то конкретном и окончательном, что можно раз и навсегда понять и определить. Мы должны научиться понимать ее как прогрессивную линию развития, как нечто постепенно проявляющее самое себя, подобно очертаниям гор перед глазами того, кто взбирается на их склоны в тумане.

Эта неопределенность и неполнота встречаются на каждом шагу, когда мы пытаемся определить наши идеалы. Что такое прогресс? Что такое благо? Что такое красота? Что такое истина? Всякое усилие, направленное на то, чтобы дать окончательное и безошибочное определение этих понятий, сейчас, мне кажется, пора оставить; мы уже пришли к тому, чтобы признать, что благо во всех его формах является процессом, а не состоянием, оно развивается, а не достигается.

Лучшее определение свободы, возможно, — это просто наиболее плодотворный способ ее помыслить, а таковой, как мне кажется, заключается в том, чтобы рассматривать ее как контраст между тем, каков человек есть и каким он мог бы быть, тем более что наш жизненный опыт позволяет нам представить себе и то, и другое. Представления подобного рода опираются на определение свободы как возможности стимулировать и направлять наши практические усилия. Если они помогают нам понять, например, что болезненных, недоразвитых и несчастных детей можно сделать здоровыми, умными и подающими надежды, — тем лучше. С другой стороны, определение свободы как состояния, при котором людей оставляют в покое, возможно, вполне годится для тоталитарного общества, но не слишком подходит для нашего времени и нашей страны.

Философия всегда учила нас, что различные представления о благе являются просто разными версиями одной и той же идеи, и такой взгляд конечно же применим и к понятиям свободы, прогресса и истины. Таким образом, свобода может рассматриваться просто как индивидуальный аспект прогресса. Они связаны между собой так же, как индивид и социальный порядок (как это показано в первой главе), и неотделимы друг от друга. Если противопоставление того, каков есть и каким мог бы быть конкретный человек, мы распространим на все человечество, то получим понятие прогресса. Прогресс, который не ведет к росту свободы, — это, понятно, вообще не прогресс; с другой стороны, свобода, которая не коренится в общем прогрессивном развитии общества, — это еще не вполне свобода в широком смысле этого слова. Опять-таки, любое практическое представление о свободе должно быть связано и с некоторой системой моральных норм, в которой регулируются и примиряются разнонаправленные наклонности как каждой отдельной личности, так и разных людей, подобно тому как складывается цена на биржевых торгах. Моральное зло и есть несвобода, именно оно, в конечном счете, сковывает развитие личности. Выпустить на волю душевнобольных или преступников, разрешить детям шататься по улицам, вместо того чтобы ходить в школу, не означает вклада в дело свободы. Единственный критерий добра, свободы, прогресса и прочего — развитая совесть как единственный критерий прекрасного — развитое эстетическое чувство, суждение которого во многом сходно с голосом совести.

Что касается дисциплины, то свобода означает не отсутствие таковой, но наличие ее высших и наиболее рациональных форм. Свободная дисциплина действует на индивида, апеллируя к его разуму и совести и тем самым к чувству собственного достоинства; дисциплина, основанная на принуждении, действует на более примитивном уровне сознания и тем самым способствует его деградации. Человек свободен, если подчинен наиболее разумной дисциплине, на которую он способен.

Таким образом, свободны те конкретные личности и государства, которые сами этого хотят, а также отдельные личности в любом обществе и отдельные общества в целом, в большей степени отвечающие требованиям свободы.