Человеческая природа и социальный порядок

Самоуважение, насколько я понимаю, означает почитание высшего или идеального я — той лучшей части реального «я», основанного на том, что действительно представляет из себя индивид, насколько он сам себя знает, которое есть «я» стремлений, а не достижений; это просто то лучшее, чего он может достичь в жизни. Уважение к собственному «я» предполагает, как настаивает Эмерсон, сопротивление Друзьям, советчикам и любым влияниям, которые сознание искренне отвергает как несовместимые с собой. Человек должен чувствовать, что главный арбитр — внутри, а не снаружи, не в каком-то господине, живом или мертвом, как, например, учит традиционная религия. Тем не менее это высшее я есть социальное я, т. е. продукт конструктивного воображения, перерабатывающего то, что поставляет социальный опыт. Наш идеал личного характера строится из мыслей и чувств, развитых в процессе общения и в значительной степени при помощи воображения того, каким наше я предстало бы в сознании людей, к которым мы относимся с почтением. Это не обязательно живые личности: любой, кто реален для нас, будь он явным или воображаемым, становится для нас возможным источником социального чувства я, и идеалистически возвышенные личности живут в основном в воображаемом присутствии вождей и героев, с которыми они соотносят свою жизнь для сопоставления и совершенствования. Это особенно свойственно юности, когда формируются идеалы. Позднее личностный элемент в этих идеалах, выполнив свою роль вдохновляющего образца, вероятно, постепенно исчезнет из сознания, оставив после себя лишь привычки и принципы, социальное происхождение которых будет позабыто.

Негодование — состояние, в которое приходит агрессивное я в ответ на воображаемое унижение, — может рассматриваться как чувство я с оттенком гнева; в самом деле, связь между чувством я и некоторыми эмоциями — такими, как гнев и страх, — столь тесна, что последние можно считать просто специфическими разновидностями первого. Неважно, принимаем ли мы данную точку зрения или считаем их сугубо различными, — ведь такое деление всегда неизбежно. На этом чувстве я подробнее остановлюсь в следующей главе.

Если человек почувствовал, что его образ в глазах других людей оказался приниженным, и, если вместо того, чтобы занять агрессивную позицию и возмутиться таким отношением, он соглашается с ним и принимает этот образ и суждения о нем, то он чувствует и демонстрирует нечто похожее на смирение. И тут мы снова располагаем огромным разнообразием терминов, указывающих на различные оттенки смиренного чувства и поведения, такие, как стыд, смущение, унижение, подавленность, кротость, застенчивость, робость, неуверенность в себе, нерешительность, замешательство, удрученность, раскаяние, угрызения совести, сожаление и т. д.

Смирение, как и самоутверждение, существует в формах, сочетающихся в возвышенным типом характера и воспринимаемых вполне одобрительно, но также и в формах, воспринимаемых как низменные. Бывает, что смирение соседствует с тщеславием и служит признаком характера нестойкого, чрезмерно и неразборчиво уступающего чужой точке зрения на себя. Нам бы хотелось, чтобы человек проявлял смирение лишь перед тем, что, с его собственной точки зрения, поистине превосходно. Его скромность должна сочетаться с чувством собственного достоинства, это должно быть то почтительное уважение, которое твердый, но развивающийся характер испытывает в присутствии того, что воплощает его идеалы. У каждого сложившегося человека есть свои авторитеты, в чьем воображаемом присутствии он становится податлив, словно глина в руках гончара, из которой тот может сделать что-то лучшее. Это происходит из-за ощущения, будто эти авторитеты знают его лучше, чем он сам. В состоянии такой восторженной восприимчивости рождается ощущение новой жизни, которое поглощает старое я и заставляет его казаться скучным, ничтожным и презренным. Смирение такого рода идет рука об руку с самоуважением, так как чувство высшего или идеального я призывает наличное и банальное я к скромности. Человек стремится к «столь высокому идеалу, что всегда ощущает свое несовершенство как в собственных, так и в чужих глазах, хотя и осознает, что оценивает себя по обычным меркам своего общества, страны или поколения»[93]. Но смирение, доходящее до самозабвения, и раболепие перед чужим мнением воспринимаются просто как трусость и подобострастие.

Книги о внутренней жизни восхваляют и предписывают скромность, раскаяние, покаяние и самоотречение; но для всех вдумчивых читателей очевидно, что описанный в них род смирения вполне совместим с благоговением перед самим собой Гете или уверенностью в своих силах Эмерсона — по сути это одно и то же. «Подражание Христу»[94] содержит учение именно такого рода. Кроме того, это смелая книга, и особенно ее начало наполнено призывами к вере в себя — вполне в Духе Эмерсона. «Certa viriliter — говорит автор — consuetudo consuetude vincitur. Si tu scis homines dimittere, ipsi bene te dimittent tua facta facere»[95].