Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

И все же утопия потерпела поражение, по крайней мере на данный момент. Коммунистическая угроза, некогда столь острая, а для некоторых из нас соблазнительная, теперь уходит в историю. После окончания холодной войны и масштабной дезинтеграции Восточной Европы трудно вспомнить, что люди когда-то считали это начинание выполнимым и, более того, благим. Между тем утопическая (или, точнее, эвтопическая) художественная литература была почти полностью вытеснена антиутопиями или дистопиями. После большевистской революции, повлекшей за собой основание Советского Союза, – а в других странах в результате технического прогресса, приведшего к современному положению дел, – сама жизнь заставила ополчиться на будущее, которое теперь казалось слишком возможным. Благодаря великим классическим антиутопиям, таким как «Мы», «О дивный новый мир» и «1984», а также множеству других произведений, мы побывали в будущем, которое в некоторых философских умствованиях могло представать желанным. Но теперь, получив от художественной литературы опыт синкретического мышления, мы почувствовали, что утопии непригодны для жизни человека. Эти тексты помогли нам сформировать наше будущее, ибо, несомненно, Замятин, Хаксли и особенно Оруэлл стремились укрепить наше сопротивление распространению коммунизма и прочих форм социальной инженерии. Например, прозвище Старший Брат сегодня часто используется в американском политическом жаргоне в значениях, имеющих мало общего с изначальным смыслом, который оно имело в «1984».

Чем объяснить этот ход событий, это разграничение между утопией и антиутопией и, наконец, общие проблемы утопической (и антиутопической) фантастики? Как ни странно, набор генетически направленных тенденций поведения, которые можно назвать человеческой природой, проливает яркий свет на все три вопроса. Хотя далее мы будем упоминать и другие утопические и антиутопические произведения, свою аргументацию мы будем строить в первую очередь на исчерпывающем анализе одного текста – «Мы» Замятина. Если мы желаем понять, каким образом искусство воздействует не только на повседневную жизнь, но и на пути, которыми может пойти наше эволюционное будущее, необходимо исследовать один подлинный образец во всей его полноте.

Прежде всего идеализированное будущее теперь может быть предметом обсуждения в том смысле, что мы можем активно в него вмешиваться. Именно такую ситуацию представлял Замятин, когда писал роман. В 1918 году сам Ленин признавался, что не видит, какую форму должно принять новое утопическое государство: очевидно, планы в то время еще не приняли твердых очертаний. Однако, как мы уже отмечали, Замятин каким-то образом сумел предугадать черты будущего Советского Союза, которые появились только впоследствии, такие как «война кухням» [Олеша 1974: 16] с помощью государственной системы общепита или изоляция от внешнего мира. Работа тайной «полиции мыслей», навязываемая государством пропаганда и попытки стандартизации личной жизни уже шли полным ходом. Написание «Мы», вероятно, было лучшим, что мог сделать автор-одиночка, чтобы повлиять на ход событий. Учитывая неизбежное соображение о том, что преимущества при отборе направляют внимание к явлениям, которые, во-первых, могут повлиять на нашу совокупную приспособленность и которыми, во-вторых, мы можем в некоторой степени управлять, можно ожидать, что между нашей эволюционировавшей природой и типичным кругом наших интересов существует достаточно тесная связь. Проще говоря, поскольку утопия теперь дает нам реальную возможность повлиять на свою судьбу, поскольку еще есть время что-то изменить в ее посулах или угрозах, этот жанр стал интересным. Это помогает объяснить, почему мы оказываем ему повышенное внимание, что, безусловно, относится к «Мы» Замятина, второму по изученности на Западе[7] русскому роману XX века [Cooke 1994а].