Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина

Как же получилось, что столько людей, в том числе за рубежом, было введено в сильное и длительное заблуждение, которое помогло сохранить тоталитаризм, практически признав его «неизбежность»? Иллюзия оставалась жизнеспособной, пока люди были не в состоянии до конца решить уравнение политической власти и понять главное: любое управление в конечном счете основано на молчаливом согласии управляемых. При диктатуре, не обеспечивающей заметного улучшения жизненных условий – а порой и обеспечивающей, – это согласие оборачивается интернализованным угнетением: управляемые отчасти сами управляют собой в соответствии с диктатом режима. Хотя ситуация, описанная в «Мы», значительно лучше условий жизни в Петрограде в период написания книги, советские критики, например А. К. Воронский, сразу почуяли неладное. Как бы Д-503 ни превозносил общественную и социальную организацию утопии, даже убежденные коммунисты должны были чувствовать, что люди не станут легко принимать существование в мире униформ, общежитий и столовых, во всяком случае в течение неопределенно долгого времени. Чтобы нумера соглашались быть управляемыми, необходимо грозить им террором – для этого создается система слежки и строгих наказаний, в которой запрещены инакомыслие, не говоря уже о бунте. Тем не менее инакомыслие и бунт возможны всегда.

Интернализованное угнетение отнюдь не продукт современности или утопии. Мы могли бы спросить: почему наши предки были так преданы монархиям, да и другим, практически любым системам правления и вождям? Мало того что управляемые обманывают себя, веря в непогрешимость правителей – они нередко капитулируют перед угнетателями, полагая, что бороться с ними бесполезно. Такое наблюдается у животных, живущих стаями: охотно демонстрируя подчинение вожаку стаи, можно избежать внутривидового насилия, что способствует совокупной приспособленности группы, в том числе приспособленности послушных особей. Только в случае, если подчинение практически инстинктивно, налоги и правители неизбежны, как смерть: мы сами делаем их такими. Не протестуя против них и других форм государственного контроля над нашей жизнью, мы уподобляемся мертвецам.

Конечно, виноваты не только управляемые. Правительства научились манипулировать заблуждениями народа с помощью пропагандистской мифологии, вознаграждений и террора. Как правило, при этом они задействуют некоторые грани человеческой природы, заложенные в психике – например, пользуются символами, ранее связанными с религиозной практикой, попирая при этом другие основы нашего бытия. Но небольшие по составу органы власти, проводящие в жизнь расчеты социальной инженерии, имеют ту же структуру, пусть и в меньшем масштабе: большинство выполняет приказы немногих, часто в ущерб самому себе. Замятин, бывший марксист, а позже анархист, встревожился, когда уже при военном коммунизме, в 1918–1921 годах, увидел, что в новообразованном Советском государстве развиваются те же симптомы. В статье «Завтра» (1919) он писал: «…мы переживаем эпоху подавления личности во имя масс. <…> Умирает человек. Гордый хомо еректус становится на четвереньки, обрастает клыками и шерстью; в человеке – побеждает зверь» [Замятин 2003–2011, 3: 114–115]. В другой статье, «Я боюсь» (1921), он высказывал опасение, что из-за навязывания литературе государственного контроля «у русской литературы одно только будущее: ее прошлое» [Там же: 124]. И наконец он написал «Мы».

В «Мы» Замятин описывает те же самые механизмы в действии. Движимый, очевидно, авторской иронией, Д-503 поет дифирамбы «абсолютной, эстетической подчиненности, идеальной несвободе» в Едином Государстве, восхваляет нумера, марширующие по четыре в ряд, их «не омраченные безумием мыслей лица» [141, 142]. Интернализованное угнетение действует гораздо эффективнее, если население не осознает того, что само с собой делает, – особенно если делает это с удовольствием, как мы и видим в описанном зрелище. Приверженность Д-503 жесткому контролю вызывает не зависть к его строго регламентированному миру, а скорее ужас из-за того, что он не понимает, чего лишен.