Человеческий предел

Вот и думай прапор за всех, принимай решения сообразно обстановке. Тут как говорится не только сам себе голова, но и другим тоже. Как организуешь людей, сплотишь их всех общей целью, продумаешь все до мелочей, так и задачу, поставленную перед собой, выполнишь. Все зависит от тебя, от твоей смекалки и интуиции. Люди будут стараться сделать все что могут, если уверены в тебе. Так что прапор вези арбу, что загрузил и не паникуй, что она для тебя слишком тяжела.

Снайпер видимо занял выгодную позицию, с которой мог наблюдать гораздо дальше, чем мы, так как его радист связался по рации с БТР и оттуда прибежал запыхавшийся водитель, который доложил, что на подъем с той стороны двигаются три машины, вернее два кунга и БРДМ, и скоро будут здесь. Снайпер с пулеметчиком заняли позицию на выступе утеса, наверху и ждут указаний. Я попросил водителя еще раз напомнить снайперу, что стрелять начинаем по взрыву, или растяжки, или мины лягушки.

Я как всегда угадал, только выехал БРДМ на прямую дорогу с лагерем, как тут же остановился и с него стали вести наблюдение. Сидящие за столом «спокойные» люди убедили их, что все нормально и БРДМ тронулся, а за ним и машины. Сколько в машинах людей видно не было. Из люка БРДМ вылез пулеметчик, который занял позицию за пулеметом закрепленного на вертлюге. Я дал команду одному из наших пулеметчиков взять на прицел пулемет на БРДМе, а второму велел вести огонь по кузову автомашин, предупредив, чтобы постарался при этом не попадать в двигатель.

Есть! Растяжка взорвалась, и БРДМ слегка тряхнуло, но осколки гранаты большого вреда бронированной машине не принесли, зато пулеметы ПКC, стоящие в занятом нами укрытии, ударили с обоих стволов, сверху застучал РПК, гранатометчик с первого выстрела поразил БРДМ. Расстояние было уже близким, и он промахнуться просто не мог. Выскочившие на позицию наши БТР-80 сходу ударили по противнику, люди которого только-только поняли, что произошло нападение на них и стали выпрыгивать из дверей обоих кунгов.

Да, кунг хорош в движении, пыль не глотаешь, а в боевых условиях он только мешает. Дверь-то одна и та узкая, попробуй в снаряге и с оружием, десантироваться из него, да еще под огнём противника. Для этого много тренировок нужно проделать, прежде чем высадка будет более-менее. Вот поэтому, и в том числе, эта машина и не используется в бою. Но нам это только на руку. Я даже дал отмашку БТР, чтобы стрельбу прекратили, да и мне не пришлось воспользоваться подствольником, гранатометчик после первого выстрела сделал еще два выстрела осколочной гранатой и тоже перешел на АКМ.

«Не ждали», картина Репина, и она написана кровью. Они даже ни разу по нам не выстрелили, не успевали просто. Я дал команду на прекращение огня сигналом из ракетницы. Полежали, подождали, и я решился подойти поближе. Выдвинувшись, прокричал:

– Если есть живые, поднимаем руки и без оружия двигаемся к лагерю. Переждал и опять повторил.

Поднялись только пятеро и, подняв руки спотыкаясь, пошли к нам.

– Осипов, принять пленных. Я иду на осмотр, остальные меня прикрывают.

Боевая машина по внешнему виду явно не рабочая, а жаль, пригодилась бы если не нам, то нашим друзьям. Она стояла на обочине дороги изувеченная в конец. Бронебойная граната попала точно в середину и взорвалась внутри. Но на всякий случай я всунул ствол автомата в дыру и дал небольшую очередь внутрь, затем осторожно заглянул. Сколько там было человек не понять. Сплошное месиво из железа, крови и кишок. Половина пулеметчика так и висело на растопыренных руках в люке. Нет, тут живых не могло быть. Странно еще, что не загорелась, хотя, в общем-то, ей и так досталось. Один запах внутри машины чего стоил.

Машины стояли, как шли, и одна дымилась. Осторожно продвигаясь, я рассматривал неподвижно лежащие тела. Стал про себя считать. Запах крови, разлитой солярки, машинного масла, перемешиваясь, создавал запах войны. Этот запах мне уже был знаком и не вызывал негативных эмоций, но нервы были на пределе. Я дал отмашку, что можно подходить, а сам пошел в лагерь.

Меня била мелкая дрожь, тело ломало и корёжило, хотелось просто прислониться к кому-то родному и близкому, и поплакать, как в детстве, с бурным рыданием, и морем слез. И чтобы обязательно кто-то пожалел, приласкал и убедил, что я был прав и что иначе нельзя. Что это не я злодей и убийца, что они первые начали, а я лишь защищался.

Нет, никого рядом не было, лишь хмурые бойцы снующие туда-сюда. Они тоже видимо чувствовали себя не в своей тарелке. Не всякий сможет без всяких угрызений совести столько человек отправить на тот свет. Но люди быстро привыкают ко всему, особенно быстро к смерти себе подобных.