Человеческий цикл

В действительности требование равенства, как и жажда свободы, индивидуалистичны по своему происхождению — требование равенства по природе не присуще коллективистскому идеалу и необязательно для него. Это индивид требует для себя свободы, права на свободное развитие своего ума, жизни, воли, деятельности; коллективистская тенденция и идея Государства тяготеют скорее к противоположному: самая их природа заставляет их насильственно подчинять своим власти и контролю ум, жизнь, волю, деятельность общества (и индивида как часть общества) до тех пор, пока личная свобода не будет полностью вытеснена из жизни. Но опять-таки именно индивид требует для себя равенства со всеми прочими; подобное притязание, выдвинутое целым классом, будет по-прежнему растиражированным притязанием индивида, требующего для себя и всех себе подобных, имеющих такое же политическое или экономическое положение, равенства в смысле положения, привилегий или возможностей с теми, кто приобрел или унаследовал преимущество социального статуса. Общественный Разум сначала уступил требованию свободы, но на практике (какой бы ни была теория) допустил ровно столько равенства — равенства перед законом, а также полезного, но не особо эффективного политического равенства избирательного права, — сколько было необходимо для того, чтобы обеспечить разумную свободу для всех. Затем, когда несправедливость и нерациональность основанной на конкуренции свободы и вызванное ею глубокое расслоение в обществе стали очевидными, социальный Разум переменил свою позицию и попытался достичь более полной общественной справедливости на основании возможно более полного политического, экономического, социального равенства и равенства в праве на образование; он постарался подготовить ровную почву, на которой все это можно было бы согласовать. Свободе в ходе этих изменений пришлось повторить недавнюю судьбу равенства; ибо свободы в обществе, похоже, остается ровно столько (по крайней мере, в течение какого-то времени), сколько может быть допущено без опасений, что индивид, обеспечивающий себе в конкурентной борьбе необходимое пространство для самоутверждающего роста, подорвет или поставит под угрозу уравнительную основу общественной жизни. Однако в конце концов невозможно не увидеть, что искусственное равенство тоже в чем-то иррационально, тоже в чем-то противоречит колективному добру, даже несправедливо в некоторых отношениях и во многом идет вразрез с истиной Природы, за что приходится дорого платить. Равенство, как и индивидуалистическая свобода, может в результате оказаться не панацеей, но препятствием на пути коллективного разума и коллективной воли общества, стремящихся установить лучшую власть и контроль над жизнью.

Но если и равенство, и свобода исчезают из сферы человеческой жизни, остается только один элемент демократического триединства, — братство, или, как теперь говорят, товарищество, — который имеет шанс сохраниться как часть социального базиса. Так получается потому, что этот элемент, похоже, лучше согласуется с духом коллек-тивизма; соответственно, мы видим, что идея братства, если не фактическое его установление, по-прежнему поддерживается новыми социальными системами — даже теми, которые отвергли и свободу, и равенство как пагубные демократические химеры. Но товарищество без свободы и равенства не может быть ни чем иным, как просто объ-единением на равном основании всех — индивидов, социальных классов, гильдий, синдикатов, советов или любых других единиц — в общем служении жизни нации под полным контролем коллективистского Государства. Единственной оставшейся в конце концов свободой будет «свобода» служить обществу под строгим управлением государственной власти; единственным равенством будет объединение всех равных членов общества в спартанском или римском духе гражданского служения, где у всех будет, вероятно, равное социальное положение и, по крайней мере теоретически, равные обязанности; единственным братством будет чувство товарищества в преданном служении организованному социальному «Я» Государству. В действительности демократическое триединство, лишенное своей божественности, постепенно исчезнет из жизни; коллективистский идеал прекрасно может обойтись без свободы, равенства и братства, поскольку ни один из этих трех элементов не свойствен его природе и самой его сущности.