— А когда его дадут? Это что, до остановки пешком добираться? Да что у вас за троллейбусы, без электричества сто шагов проехать не могут.
— Свежий народ, — прокомментировал Рыбак. — Свет пропал, троллейбус остановился, никто ничего не понял.
— Они только что попали? — Карат задал вопрос на который уже знал ответ.
— Ага. Та самая перезагрузка, из-за которой мы только что весла сушили.
— Еще не знают ничего…
— Не знают. Только удивляются, что свет пропал и телефоны не работают. Если скажем, что сейчас начнется, не поверят. Еще и упекут в обезьянник.
— Надо было ружье припрятать. И арбалет тоже. Городская черта, да и сезон не охотничий, могут стукнуть ментам.
— И как же они стукнут? Света нет, связи тоже. Голубиной почтой вызовут?
— Ну а вдруг патруль рядом.
— Патрули тут только у внешников.
— Я не о внешниках, о ментах.
— Да я понял, просто прикалываюсь. Забудь. Еще километр, и начнется новый кластер. Погоня тут не имеет смысла. Да и кто ее собирать начнет ради пары типов в лодке при ружье и арбалете? Тут вот-вот такое веселье начнется, что обо всем позабудут.
— Дети тоже заражаются?
— Если не совсем дошкольного возраста, то да. У подросших все как у взрослых. Только зараженный ребенок недолго бродит.
— Это почему?
— Когда зараженные подъедают других зараженных, бродячих детей кончают в первую очередь. Они ведь мелкие, слабые, легкая добыча.
— А с иммунными как?
— Все плохо по тем же причинам. Вот ты сейчас видел маму с дочкой. Допустим, мама переродится, а дочка останется иммунной. Как думаешь, дите долго протянет?
— Ей лет шесть если не меньше. Без шансов.
— Верно, шансов нет. Даже если эта пара пристроится к мужикам головастым, те тоже не все иммунные, быстро пойдет потеха, где ребенок или ценное мясо, или обуза. Редко кому из мелких везет, для такого должны все звезды сойтись.
— А почему никто не пробует как-то организоваться? Собрать народ, сходу окружить кластер, фильтровать тех, кто перенесся, зараженных валить на ранней стадии, не допускать их развития до опасных разновидностей.
— Ты как себе это представляешь? У нас тут нет государств. Хотя подальше от Удавки встречаются объединения стабов. Не Франция по размерам, но приличные территории держать ухитряются. Только даже у себя они перезагрузившихся не фильтруют.
— Не хватает сил?
— А откуда их взять, если нас тут горстка, а кластеры перезагружаются раз за разом? Я пока эти слова произносил, по Улью их могло четыре десятка обновиться, а может и вся сотня. Да и дело тут не в силах, а в принципе нашего существования.
— Что за принцип?
— Вот ты сам подумай, что будет, если зараженным вообще не давать развиваться? Я отвечу — не будет споранов, а без них мы передохнем быстро.
— Посадить их в загоны, пусть друг друга жрут, сильнейших валить, вырезать спораны.
— В неволе от них полезного выхлопа почти нет. Не растут, не дают почти ничего. Есть мнение, что им не только зараженное мясо требуется, а и свежее. Но кое-где пробовали коровами кормить, то же самое выходило. Говорят, паразит, который контролирует зараженных, сильно против такого обращения. Ему свобода и простор нужны. Но это только байки, за что купил, за то и продаю.
— Хреново…
— Девчушку ту жалеешь?
— А ты разве нет?
— Жалко, конечно, я же не совсем урод. А что делать? Вернуться и сказать ее мамке, чтобы лезла в лодку к чумазым пованивающим мужикам, потому как там вот-вот начнется конец света с ходячими зомби и чудовищами? Как думаешь, что она скажет на такое?
— Что-нибудь плохое…
— Вот-вот. Сами под раздачу попадем, и ничем никому не поможем. Так что не забивай голову, она и без этого пухнет. Тут о себе думать надо в самую первую очередь, и во вторую и в третью тоже. Сильно добрые не живут долго, Улей есть Улей.
— Понимаю.
— Все, убираем весла. Пора мотору поработать.
— А долго еще осталось?
— До вечера доберемся. Только не до стаба. Просто дальше сушей придется, водного пути нет. Или есть, но я о нем не знаю.
— На берегу будет где переночевать?
— Там карьер, а при нем рудоуправление. Серьезных бродячих ни разу рядом не видел. Может не работает там никто, а может работают в одну смену и перезагрузки попадают в ночь, когда никого не бывает.
— Я на тихом заводе вдали от всего на рубера нарвался.
— Бывает всякое, но говорю же — я там ни разу не нарывался. И человек, который мне этот путь показал, тоже ни разу не вляпался.
Мотор загудел, разговоры стихли.
Последний отрезок пути быстро превратился в пытку. С большой реки свернули в узкую протоку, где течения не было вообще, а борта то и дело терлись о густую поросль тростника. Дальше стало еще хуже, потому что мелело на глазах, то и дело чиркали днищем по дну, двигатель пришлось заглушить, шли на веслах. Иногда вставали, начинали отталкиваться ими будто шестами, потому что растительность поджимала с двух сторон, места для гребли не оставалось.