Человеческое, слишком человеческое

Аска так и осталась, кажется, там сидеть, а я полз и полз, и снова текло из ушей, но теперь что-то теплое катилось и по щекам.

В квартире все стало только хуже.

Я поминутно натыкался на напоминания о ней, даже просто улегшись на кровать. Даже уткнув лицо в ладони. Даже, даже... Проклятый ком в груди все кололся, все мешал дышать, все выматывал меня, и я уже вспомнил, где у меня припрятан древний пятизарядный кольт. Чем дольше я лежал, чем ярче становилась реклама за окном, чем сильнее грохотало молчание квартиры, тем более привлекательным мне казался крохотный удобный пистолет. Я, конечно, понимал, что МВТ мне отключили, и почти наверняка тут где-то поставили парализатор, на случай, если я захочу застрелиться.

Но нельзя запретить думать о пистолете.

Если бы еще легче становилось - все было бы совсем хорошо, а так я уплывал.

Я очнулся на стуле, мерцала плазменная панель, на которую я вывел досье Евангелиона версии "ноль-ноль" Аянами Рей, владелец - Икари Гендо, заявитель - Икари Гендо. Отхлебнув из горлышка, я поставил бутылку на стол (так и не понял, что там, вполне мог быть даже кефир) и поднес смычок к струнам.

Хриплый плач вне ладов и чего бы то ни было. Вне музыки - так точно.

Скрипка взвыла еще раз. С фотографии на меня смотрели внимательные алые глаза. Острый нос на фото в профиль.

Еще один всхлип - и руку свело будто судорогой: я наконец играл, а не просто мучил скрипку и себя, и это была лажа. Лажа, за которую репетитор отбил бы мне руки, но уже несколько нот спустя я потерял из виду лицо Аянами. Я рыдал, плакала скрипка, и, кажется, я поймал-таки нитку из кома, потому что в груди пустело - медленно, неотвратимо, с каждым движением смычка. Наверное, я выматывал из себя какую-то жилу.

Посмотрим.

Когда высохшие глаза начали печь, я моргнул и всмотрелся в экран. На фотографии по-прежнему была любимая девушка, которой больше нет. А еще - чего-то такого не хватало в груди. Чего-то важного, но не так чтобы прямо нужного.

Я вспомнил, что так и не сыграл ей. Я вспомнил, как она вышла из парадного - тень, у которой должно было быть вот это самое лицо.

Пустота в груди промолчала, и я пошел спать.

Глава 18

Меня зовут Синдзи Икари. Мне двадцать семь лет.

Я торчу перед зеркалом, завязываю галстук, и больше всего на свете мне хочется лечь и подохнуть. Не приходя в сознание, желательно. Не могу сказать, что мне в данный момент плохо - мне пока что никак. Но самое ужасное в этом во всем - то, что люди не меняются. Предсмертный опыт, ужасная потеря, весь мир отвернулся, ты всех предал. Ты не можешь быть прежним. Да? Неужели?

Как всегда я заливаю по утрам кашу молоком. Как обычно чищу почтовый ящик от килотонн спама, краем глаза смотрю новости. Хожу на работу. То есть, нет, я хожу в Трибунал, но - как на работу. Там я перекладываю с места на место бумажки и делаю вид, что что-то запоминаю, иногда приходится что-то подписывать, иногда - много разговаривать. Пожалуй, последнее - самое противное, потому что это самое гребаное последнее вызывает во мне ту самую единственную перемену, которую я замечаю.

Затянув узел галстука, я сунул руку под пиджак. Там была ткань, тепло тела, ровные удары сердца, а глубже, где-то за ребрами - проклятый ком. Игольчатый и страшный. Сейчас он подремывал, почти неощутимый, словно бы и нет его, но я-то знаю, хватило мне этих четырех последних дней.

Или пяти.

Не помню. Наверное, все же пять дней прошло. Размышляя о превратностях времени, я потянул с вешалки плащ, и в носу закрутило от въевшегося запаха кислоты, так что очнулся я уже на парковке. Тут меня ждали. Эти парни из службы охраны свидетелей так и не поверили в капитанскую версию событий, но все равно все по-честному: продолжают охранять и блюсти. Хотя даже один только вид тяжелой брони "виндикаторов" намекает, что когда процесс закончится, меня найдут. И с пристрастием выяснят, как так хитро искалечило их командира.

Впрочем, а не все ли равно.

Я вел машину сквозь занавесь ледяного дождя и старался делать это как можно ровнее. Очень хорошие мысли лезли в голову: и что раньше "виндикаторов" меня шлепнут свои же - чтобы спьяну не наболтал, и что процесс этот почитай что выигран, и что козел сзади не в меру нагло сигналит. Все было чудно.

Достав из бардачка фляжку, я сделал хороший глоток и вытер губы. Мерзость, но - надо.

Как там Кацураги выразилась? "Когда ты трезвый, ведешь себя как кукла. Так что пей".

Ну, раз Трибунал не возражает, а и впрямь такой весь ушибленный... Штрафы за вождение в нетрезвом виде - равно как и все другие - с меня исправно списывало управление. Потому что оно тоже не изменилось - или же очень хитро делало вид, что не изменилось. По крайней мере, бюрократия работала, как и раньше, и я по-прежнему числился следователем по делу со статусом "браво". Свидетель, следователь. Предатель.

По-моему, всем на самом деле по фигу. Правда, до определенных границ.