Человеческое, слишком человеческое (СИ)

Я сунул ей пакет с разогретой кашей, ложку и включил-таки телевизор. Там был перерыв в шоу, показывали новости — и снова всякую порнографию про звездные войны. Когда людям надоест устраивать пострелушки в космосе? Опять пираты, опять захватили транспорт, опять его регуляторы аннигилировали. Не вступаем мы в переговоры — и все тут. Суровость заказного сюжета просто подавляла, особенно момент, когда командир батареи фрегата с каменным лицом рассказывал, что он скорбит по каждому заложнику, но долг, честь, мундир, лычки! Мы должны держать строй, да, сэр. Воистину, аминь.

Я гребаный циник, но все эти колониальные сюжеты смотрятся с Земли такой ерундой, что передать невозможно. Как дешевый сериал, который вдруг стал популярен, и теперь продюсеры выламывают руки сценаристам: ну еще сезон, ну еще один, ну пусть теперь они будут суровы, но у этого еще личная половая драма вдобавок…

— Я бы на месте синтетиков тоже бежал на Землю, — сообщил я эфиру, тыча ложкой в происходящее на экране. — Это не может не выносить мозг.

— Почему?

— Тебе закладывали исторические данные? — спросил я, обернувшись. Аянами оторвалась от еды и подняла голову. На верхней губе обнаружилась каша.

— Да.

— Что у нас произошло девяносто семь лет назад? — поинтересовался я, изучая молочное пятнышко. Аянами с этакой мелкой неаккуратностью выглядела весьма забавно.

— Началась Последняя Война. С третьего по восьмое июня было нанесено двести шестнадцать термоядерных ударов, которые…

— Проредили население Земли на семьдесят процентов, и только чудом в резню не влезли первые пробные колонии.

Я не удержался и таки протянул руку с салфеткой. Заодно сейчас проверим кое-что. Аянами с безразличным лицом покосилась на мою ладонь и даже не вздрогнула, когда я вытер ей губу. «Ага. Доверие. Значит, предложение укрытия сработало. Или сработало что-то другое». В целом, ничего необычного тут нет: уже два поколения Евангелионов принимают нейтральные отношения, а в обмен на оказанную критическую услугу — позволяют себя касаться без предупреждения. Иначе я мог сейчас запросто получить, как минимум, тройной перелом.

— Так вот, — сказал я светским тоном, запинывая адреналин назад в надпочечники, — эти все наши последние войны — это такая маска. Всегда есть самая-самая последняя война. Потом — распоследняя из последних. Ну и так далее. Даже если на самом деле никто этой войны и не видит.

— Почему тогда вы говорите о синтетиках?

— Потому что вас создали как солдат. Солдат и колонизаторов. Потом появились Евы-шахтеры, Евы-монтажники, Евы-шлюхи, Евы — живые мишени…

Круто это все: сижу на кухне, рассказываю синтетику-беглянке о ее виде, утираю ей губки, жру кашу… Утреннее шоу, говорите? Ну-ну.

— Вас запихнули в этот мир, который официально не воюет, — зло сказал я. — Сказали подчиняться людям. Мирным, хорошим и добрым. А потом…

Я снова ткнул ложкой в экран. Там как раз показывали подавление чумного бунта на «Иерихоне-5».

— …А потом вот такие вещи происходят на ваших глазах. И изгаженная Земля, наверное, видится вашему брату каким-то раем.

Что-то было не так. Я вслушивался в свои слова, и получалось, что я — старший лейтенант особого истребительного управления блэйд раннеров — чуть ли не гребаный фанат чистых да непорочных Евангелионов. С другой стороны, беглецы на Землю регулярно снабжали меня кредитами, так что мне вроде как и грех скрывать свое одобрение. Бегите-бегите, все правильно и очень даже хорошо. Только сейчас для Аянами я озвучил какие-то странные аргументы своей позиции, и это здорово напрягало.

— Люди бегут с Земли туда.

Я сначала даже не понял, что это произнесла Рей. Она смотрела на экран, где на фоне пожаров консул рассказывал, дескать, все хорошо, и колония непременно выправится, — и на лице Евы не было ничего, но вот тон, которым она произнесла свою реплику, был странно небезразличным. То ли это было утверждение, то ли вопрос.

— Да, Аянами, бегут. Там нет кислотных дождей, нет нужды жить как минимум в полукилометре над поверхностью. Нет зараженных пространств. Представляешь, когда-то между материками летали просто на самолетах, а не как сейчас.

— Я знаю.

— Знаешь ты…

Этому миру конец, раз уж я сижу и треплюсь о нем с Евангелионом. Выпить прямо с утра, что ли? В комнате взорвался воплями видеофон, и я пошел туда, жестом показав Аянами сидеть здесь.

— Утро, капитан, — сказал я, обнаружив на экране Кацураги.

Моя начальница что-то набивала на клавиатуре, поглядывала вверх, на подвесной телеэкран, и в мою сторону только косилась. Как всегда — сто дел сразу, но на заботу о подчиненном минутка есть.

— Как себя чувствуешь?

— Лучше, спасибо.

— Вижу.

Видит? Что она видит? Я скосил глаза, потом и вовсе обернулся: никакого компромата мне на глаза не попалось.

— Что оглядываешься? Почти розовенький, физиономия довольная. Значит, жить будешь.

Кацураги хмыкнула, махнула кому-то невидимому — мол, заходи, — и едва заметно улыбнулась мне:

— Давай, Икари. Не знаю, что ты там устроил себе, но это явно пошло тебе на пользу. Так что повторяй весь день. И жду завтра с утра на оперативку.