Человеческое тело

— Жизнь мало что отдает взамен того, что даем ей мы, — сказал я ему как-то утром, будучи уверен, что и его мучает та же мысль. Эрнесто пожал плечами. Отвечать ему не хотелось. С годами он изменился, но любовь к логичным и вытекающим друг из друга рассуждениям осталась прежней. Он терпеть не мог расплывчатых фраз о том, что бывает, а что нет, если им не находилось подтверждения на практике. И вообще он словно отвечал мне молчанием: ведь это и так очевидно — жизнь никогда не отдает тебе того, что должна.

Как-то ночью, в феврале, у него случился респираторный криз. Приехала «скорая» и отвезла его в больницу. Его положили в реанимацию, интубировали, поставили капельницу. Любезно предоставили отдельную палату, из окна которой виднелись заснеженные горы, на рассвете окрашивавшиеся розовым. Когда стало ясно, что долго он не протянет, не терявшая самообладания Нини попросила:

— Иди, позвони ей! Пожалуйста!

Я вышел на улицу. Куртку я надеть забыл и сразу замерз. Дошел до березы, с которой уже опали все листья, и положил руку на ствол, внутри которого медленно и упорно продолжала течь лимфа. Я подумал о беззвучной борьбе растений за жизнь, и внезапно меня охватил гнев. Неужели все должно было случиться именно так? Два человека объявляют друг другу войну на всю жизнь, сжигают все мосты, а потом смерть вновь соединяет их в больничной палате, словно ничего и не было. Что останется от угроз, обиженных лиц, нежелания пойти навстречу, от всего того, что выстрадала?

Марианна ответила сонным голосом:

— Алессандро, сейчас четверть седьмого. Что тебе нужно?

— Папа в больнице.

— Ты Эрнесто имеешь в виду?

— Да, папу.

Я услышал, как сестра успокаивает мужа: «Спи, ничего не случилось!» — потом шелест одеяла, шаги. Она заговорила громче:

— А я тут при чем?

— Он умирает. Долго ему не протянуть. У него кровоизлияние в…

— Мне не интересно знать, что с ним. Не надо рассказывать! Это он попросил тебя позвонить?

— Ему дают успокаивающие. Он не разговаривает.

— Он и так достаточно разговаривал, пока не спал.

— Марианна, сейчас не время…

— Для чего? Пожалей меня, Алессандро! Через час мне вставать, а я не могу прийти на работу совершенно разбитой.

— Ты серьезно?

— А ты думаешь, я шучу? Ты прекрасно знаешь, насколько мне трудно снова уснуть, теперь я наверняка до семи проваляюсь в постели, не сомкнув глаз.

Я пнул дерево. Лента бересты оторвалась и упала за землю. Ствол под ней был гладким и чистым. Я нагнулся, чтобы погладить его рукой. Гнев исчез так же незаметно, как и накатил. Вместо этого меня охватило томление, нечто вроде последней надежды на спасение, о которой ты еще секунду назад не знал и которая внезапно возникает перед тобой. Марианна должна немедленно приехать, и никак иначе. Если она не сядет как можно быстрее в первое такси, не войдет в палату Эрнесто, пока он еще дышит, если из ее глаз не польются слезы, если она не обнимет крепко Нини, если всего этого не произойдет, никакого оправдания нам не будет. Нам выпало чересчур много страдания, но мы выжили, и мы могли бы еще пострадать, однако мы бы не пережили того, что все наши мучения оказались совершенно напрасными.

— Приезжай! — умолял я. — Отец умирает.

Марианна помолчала. Я напряг слух, надеясь услышать ее плач — плач, который наконец-то принес бы нам всем избавление.

— Для меня он не существует.

За восемь лет до этого состоялся другой телефонный разговор, столь же тяжелый, но закончившийся тем, что сестра покорилась. Он стал кульминацией мрачного периода, который переживала сестра, и знаменовал собой ее окончательный разрыв с душным мирком Нини и Эрнесто. Когда я думаю об этом сейчас, мне кажется, что в жизни семейства Эджитто все эпохи завершались одинаково — телефонным разговором. Лишь многие километры проводов — защищенных, закопанных на большой глубине, — позволяли нам обсуждать вопросы, которые, когда мы глядели друг другу в лицо, оказывались настолько болезненными, что у нас не было сил о них заговорить.

После хороших и отличных оценок в школьных табелях, которые Нини хранила в особой папке в верхнем ящике буфета, после бесчисленных похвальных грамот школьные успехи Марианны резко прекратились. Вообще-то признаки этого наблюдались давно. Еще в лицее Марианна месяцами хандрила, болела, успеваемость падала, но всякий раз ценой невероятных усилий она преодолевала трудности и вновь доказывала, что она лучшая. Положение ухудшалось почти незаметно. Хотя попытайся Эрнесто оценить ее успеваемость, использовав чисто количественный подход, который он применял ко всему на свете, попытайся он построить график ее отметок за полугодие от первого класса начальной школы до последних курсов университета, он бы сразу увидел, что линия неумолимо стремилась вниз.