Случайность всплывает и в последнем письме, которое бабушка отправила своей подруге, но оно вернулось. В нем она, помимо прочего, пишет:
Время от времени сестра интересуется:
— Ты все еще копаешься в бумагах Фивы?
— Да, набрала на компьютере.
— Это ведь не пустая трата времени?
— Нет, конечно.
Я долго считала, что, скорее всего, самой первой была рукопись «Жизнь животных», но сомневалась, какая из двух остальных появилась позже: «Случайность» или «Правда о свете». В последний раз, отвечая на вопрос сестры, насколько я продвинулась с рукописями, я сказала, что двоюродная бабушка сначала хотела понять поведение человека, а когда это не удалось, сдалась и решила попытаться понять свет. Затем, закончив со светом, она написала о случайности.
— Или наоборот. Закончив со случайностью, решила написать о свете. В последовательности я не уверена.
В какой-то момент мне даже пришло в голову, что бабушка работала над всеми рукописями одновременно.
Одним из критериев, на которые я пыталась опереться, устанавливая хронологическую последовательность рукописей, был тот факт, что бабушкина вера в человека от страницы к странице убывает. В «Жизни животных» другие животные легко обходятся без человека, и примерно с середины «Правды о свете» без него обходятся растения, хотя сам человек без растений обходиться не может. И наконец, в «Случайности», которую я довольно долго считала последней рукописью, весь мир прекрасно обходится без человека. С другой стороны, бабушка во всех рукописях рассуждает о том, насколько человек вписывается в мир, или, возможно, в нем нет необходимости, и это, конечно, осложняет дело.
Ее вывод прост и ясен:
С другой стороны, если опираться на стиль, именно «Правда о свете», скорее всего, является последней рукописью. Фрагменты в «Случайности» будто записки, которые бабушка достает из шляпы, в то время как в рукописи о свете текст распадается и в конце исчезает. Лакун на страницах становится все больше, пробелы между предложениями и словами увеличиваются, наконец в отдельных словах рвется связь между буквами, словно те остались одни под открытым небом. Я просматриваю почти пустые листы, пытаясь понять, действительно ли они относятся к рукописи или попали сюда случайно. На последних страницах лишь разбросаны отдельные слова. Наконец добираюсь до финала:
Изначально я думала, что издатель отверг «Жизнь животных», рукопись о том, что умеет человек, но теперь склоняюсь к тому, что речь шла о самой фрагментарной рукописи — «Правде о свете», где нет человека и остался только свет.