Человечище!

может заключаться в завоевании мира или в банальном почесывании лобка. Реальность, по сути, - установка одного единственного человека. То есть, как ты хочешь жить, так и

будешь. Сэр Ермен в итоге пришел к такому выводу.

Из-за холма вылезла харчевня. Как и все вокруг – убогая-преубогая. Пузатый сарай, закопченный изнутри, мазанный серой глиной снаружи. Худые коровы паслись на лугу

позади нее. Эти коровы не давали молока. Их единственной целью было выжить. Урвать

друг у друга квадратик чахлой сухой травы.

Хозяин харчевни чесал лобок на крыльце. На вид ему было лет сорок. Сорок

циклических периодов, обратимых к нулю, сводимых в простейшую матрицу миновал он, коптя небо и наблюдая случки дворовых собак, чьи-то похмельные игры разума, да и

просто виды окоченевших безумно любимых им застойных перпендикулярных глобусов.

Его микрокосм состоял исключительно из добротной браги да куска сала, намазанного

горчицей. Мертвый хулиган.

О бля буду я, ежели бог знал эти места. Дикая местность, пересеченная рубцами рощ, залитая молоком тумана на закате. Бог давно насрал на все, в том числе и на мужика из

харчевни. Безумный бог.

Круг был замкнут. Сэр Ермен похмелился самопальным пивом, тухлой водой из банки с

ромашками. Пчелы висели в воздухе, заиндевевшие, простые-простые и кусали его.

Сдохло время. Сдохло!

Чики-та. Оп-ля-ля. Хлопнула дверь. Черный плащ застыл на пороге, словно индеец Джо

у Марка Твена. Шекспир подмигнул со стены и был таков. Я умер. А значит писать эту

историю некому…

Шутка! Конечно же я жив, иначе не было бы этого абзаца. Да и сэр Ермен Щупальца

давно бы отправился на тот свет. Кирдык.

Потом был бред. Черная ворона по ту сторону запотевшего оконного стекла уселась на

подоконник и принялась чистить перья. Бесконечный страх овладел душой сэра Ермена

Щупальца. Он ощутил себя вороной, загнанной в угол, обреченной подыхать по ту

сторону окна.

Без баб и водки так лучше здесь – пронеслись в мозгу слова давно забытой песни

менестреля. Какой-то кошмар накрыл сэра Ермена Щупальца. Он понял, что

бесконечность есть конечность. Замкнутость какая-то.

Бесконечная любовь – допустим, это невозможно. Тогда возможно бесконечное

бухалово. Хотя, конечно, оно тоже невозможно. Единстенное что возможно – это

сдохнуть. Сдохнуть и стать вечным. А лучше жить. Так подумал сэр Ермен.

Бесконечность. Беспредельность. Сэр Ермен захотел подрочить. Захотел – и все. И он

приступил. (Детали опущены)

Он кончил на грязный пол. На кривую плоскость, полную параллепипедов и квадратов.

Собственно говоря, квадрат тоже является частью параллепипеда. Но сэр Ермен не думал

об этом.

Сэр Ермен пил бодяженное пиво. Глупость пожирала его. Но он был цел. Он вспомнил

мать. И заплакал. Он думал, что он дурак. Зря трахал девок в деревне. Зря ходил в

крестовый поход. Христу все равно по барабану. Сэр Ермен понял бессмысленность

жизни. Он был Я.

Базис – совокупность линейно независимых векторов, число которых равно размерности

пространства. Вектор пространства можно разложить по базису. А можно и не

раскладывать. Это уж как повезет.

Сэр Ермен Щупальца блеванул. Горько, горько было ему сознавать бессмысленность и

беспробудность происходящего. Блядское Средневековье! – только и подумал он. Потом

посмотрел на стену – там была паутина с жирным, пожирающим муху пауком и

календарь. Согласно календарю (а Сэр Ермен не был уверен, что он – Грегорианский) шел

двадцать первый век от Р.Х. Рыбак Хуев – так расшифровывалась непонятная

аббревиатура в конце. А Средневековье-то, поди, кончилось! - подумал Сэр Ермен. И

заплакал еще сильнее.

Так его и обнаружили археологи: плачущим горькими слезами, непонятно почему и

неясно зачем. Это были проблемы времени. Точнее, осознания личностью себя внутри

своей эпохи, в контексте собственной современности как неотъемлемой части всего

временного процесса. Эта проблема часто затрагивалась в трудах писателей-моралистов и

писателей-диссидентов. Причем, эти последние, как правило, являлись одним и тем же.

Во всех смыслах.

Но этот рыцарь плакал – и не было тому объяснения. Эта загадка так и осталась

неразгаданной. Ведь он был мертв. Уже добрых пять сотен лет.

Насекомое

Это было огромное уродливое насекомое. И оно смотрело на меня. Его черные сетчатые

глаза буравили меня, словно пытаясь высверлить дыру в моем теле. Меня передернуло от

омерзения.

И откуда оно только взялось здесь на раскаленном асфальте у обочины оживленной

магистрали?

А оно все смотрело. Черт побери, да не смотри же на меня так! От его взгляда меня

захлестнула волна ярости. И тогда я сделал то, что сделал. Я просто раздавил его

подошвой своей лакированной туфли. Размозжил по асфальту.

Словно вспышка молнии. Будто взрыв метеорита высоко в стратосфере. Остановившееся

время… Тогда и теперь я не смог бы объяснить, что произошло, но это повергло меня в

шок.

Передо мною лежал голый человек. Точнее, то, что от него осталось. Грудная клетка его

была проломлена, словно он попал под гидравлический пресс, из живота торчали

распухшие кишки. На лицо я боялся смотреть: его исказила ужасная гримаса. Не было

сомнения, что он мертв.