Человечность

Костя Настин тоже долго не спал в эту ночь, но не переживания близких беспокоили его: сестра слишком уставала за день, ей хватало собственных забот. Костины родители умерли, когда ему было два года. Маленького Костю приютил у себя дед, бывший моряк, а после смерти деда Костю взяла в свою многодетную семью сестра. Она заменила ему мать и отца. Ее муж, разнорабочий-железнодорожник, уделял больше времени собутыльникам, чем семье и дому. С нуждой сестра боролась самоотверженно, она даже ухитрялась прилично одевать своего единственного брата. Теперь, когда Костя уйдет из дома, ей станет полегче: меньше потребуется денег. Да и провожать близких ей не впервые — на фронте

Другая былшчйшуж1шптлрш1ййсашн уснуть: стычка у горкома. Грошов, конечно, не заслуживал дружеского отношения к себе, но и бить его не стоило, особенно Косте. Если бы это сделал другой, все было бы правильно. И не потому вовсе, что боксерская этика запрещала Косте вмешиваться в уличные потасовки. Вдруг Лида подумает, что он… из-за ревности сводил с Грошовым счеты?…

Уже третий год Костя Настин вздыхал о Лиде Суслиной, храня свои чувства в тайне от одноклассников. Лида, конечно, догадывалась, в чем дело, но не придавала значения его переживаниям: влюбленных в нее мальчишек было немало.

«Какой-то замкнутый круг: все правильно и в то же время неправильно. С Лидой поговорить бы, объяснить ей… А перед Левкой надо… извиниться».

От этой с трудом найденной мысли Костя успокоился и уснул.

Левка Грошов тоже ворочался в постели. Минувший день был едва ли не самым скверным в его жизни. Левка кипел от злости и думал, как отплатить этим безмозглым дуракам-одноклассникам. Но зацепиться было не за что, он сам дал им повод унизить его. А хуже всего, что об этом никому не расскажешь: узнай отец подробности, по головке не погладил бы, и тетя вряд ли похвалила бы…

Левка рос, ни в чем не зная нужды. Авторитет отца, директора завода, позволял Левке пользоваться привилегиями, недоступными для сверстников. Он побывал в Артеке, летом мог получить в свое распоряжение заводской катер и нередко раскатывал в легковой машине отца. Во Дворец культуры его не только пропускали бесплатно, но и услужливо усаживали на одно из мест, предусмотрительно оставляемых на такие случаи администрацией.

Эти привилегии вскружили ему голову, он слишком возомнил о себе и тем самым оттолкнул от себя многих ребят…

Для Витьки Пятерикова ночь была самой обыкновенной. Драк в пригороде он насмотрелся, ну а эта — разве драка? Конечно, с Костей Настиным лучше не связываться — удар не дай Бог. Этому дураку Грошову так и надо: не болтай лишнего и нос не задирай. Собой Пятериков был доволен, у него-то все в порядке и без шума…

Мишу Петрова полночь застала на товарной станции. Пошатываясь от усталости, он выносил из вагона тяжелые ящики и складывал под навесом.

— Покурим, — предложил пожилой коллега.

— Отдохнем, — Миша присел на ящик. «Ребята в армию уходят, — подумал, — а я тут…»

Он был очень недоволен собой.

Валя Пилкин спал крепчайшим сном. Зла он ни на кого не имел, все одноклассники были для него приятели, столкновению у горкома он не придавал особого значения. Вале снилось далекое студеное море, он стоял на высокой скале и громко читал свое новое стихотворение:

По улицам Берлина,
Токио и Рима
Идет фашистов тьма
И кричит: «война!..»

4 САША ПРИХОДИТ

На следующий день десятиклассники проходили медицинскую комиссию. За четверть часа Женька обошел всех врачей. Сердце, легкие и все остальное были у него без малейших отклонений от нормы, зрение и слух — сто процентов, цветовые рисунки он различал мгновенно. Врачи, казалось, небрежно осматривали его и писали: «годен», «годен», «годен…»

Самое трудное испытание ожидало его в кресле. Врач приказал ему держаться за ручки и крутнул кресло — Женька повернулся, пожалуй, раз десять. Потом врач так же резко остановил кресло, а Женька обязан был встать и пройти точно по прямой до двери. Его шатало, ему казалось, что он позорно провалился на этом экзамене, но вот он услышал «достаточно» и разглядел улыбку врача: «Отлично, молодой человек, отлично!»

Женька вышел в коридор, и гордясь тем, что выдержал испытание, и тревожась, что стремительно, будто помимо своей воли, двигался по роковой прямой навстречу дальнейшим событиям. Что-то в нем уже не принадлежало ему, он со странным любопытством следил за собственным движением в неизвестность.