Человек: 1. Теория большого надувательства

– Жан-Жан, тебе не страшно от того, что мы тут придумали? У меня такое ощущение, что мы сотворили нечто похуже атомной бомбы. Кибернетические организмы, или, как их называет Хай Фай, «транссквизермены» обладают гигантскими способностями. Один «транссквизермен» стоит десятка – какой десятка! – , сотни обычных солдат. Его не берёт пуля, граната для него почти не опасна, возможно, лишь прямое попадание бронебойного снаряда представляет для него некоторую реальную угрозу, хотя я полностью не уверен, что это смертельно. Практически он бессмертен. Я представляю армию, состоящую целиком из «транссквизерменов» с телами, например, Шварцеллеггера. Миллион шварцеллеггеров могут захватить материк в течение считанных дней или даже часов! Мы выпустили джинна из бутылки. Вариант изготовленной модели будет постоянно усовершенствоваться. «Транссквизермена» сделают гораздо изощрённее, если не мы, то те, кто придут после нас. Найденная технология универсальна. Мне чудятся танки и самолёты, внутри которых нет живых людей. Танк или самолёт – это тело «транссквизермена», маленькая коробочка – человеческий мозг, она управляет телом, сеет смерть и ужас среди нормальных мирных жителей. Моё воображение рисует чудовищные картины!..

Француз закурил новую сигарету, затянулся, поправил сползшие на нос очки. Сазонов заметил, что рука с сигаретой у Жан-Жана подрагивала.

– Я стараюсь не думать о плохом. В конце концов того, кто изобрёл автомобиль, можно тоже посчитать убийцей, ведь основная масса людей гибнет на дорогах. Это относится к большинству вещей. Вопрос в том, каким образом использовать то или иное изобретение. Я не хочу думать о последствиях ранее невиданной на земле технологии. Мы заканчиваем работать с последней группой «добровольцев» – остался один человек —, и я уезжаю отсюда. Контракт прекращается. Меня ждут Франсуаза и Поль…

Сазонов взглянул на наручные часы, полностью убрал звук у телевизора; включив радиоприёмник, сказал:

– Давай послушаем Би-Би-Би, русскую службу. Время новостей… На, попей водички…

– Ты уже знаешь про Тэйлора? – спросил Жан-Жан.

– Да, от Патрика… Он вроде бы возглавлял сектор «Эй».

– Билли обнаружили вчера в его каюте, лежащим на кровати. Врач-патологоанатом сказал, что у Тэйлора произошла остановка сердца, и…

– Подожди-ка! – перебил русский. – Кажется, это то, что нам нужно…

«…Международная организация «Гринвёрлд» выразила протест американскому правительству в связи со вчерашним наземным испытанием атомной бомбы на атолле Шэйк. Атолл Шэйк расположен в юго-восточной части Тихого океана и является территорией США. Мощность ядерного заряда уточняется… С выпуском новостей вас познакомил наш сотрудник Себастьян Нижнегородцев…»

Сазонов перевёл текст сообщения на английский.

– Наконец-то! Свершилось! Дай бог, чтобы парни остались целы! Я держу пальцы крестиком! Необходимо выпить… наливаю. Сейчас как жахнем! Сазонов, это я от тебя нахватался жаргонных словечек…

– С кем поведёшься, с тем и наберёшься, – вставил слово русский.

– …Послушай, переключи на NNN; извини, но мне надоели ваши русские передачи. Я понимаю, что ты предпочитаешь родной язык английскому и поговорить тебе на русском здесь не с кем, но уважь гостя, пожалуйста…

Они выпили ещё раз, затем ещё, потом снова. Они потихоньку приходили в состояние безмятежной расслабленности, комфортабельного онемения, когда тёплая волна от желудка разливается по всему телу, создавая уют и умиротворение, когда нервозность и подавленность уступают место спокойствию и удовлетворённости, когда окружающий мир, нарисованный мрачными грязными цветами, начинает сверкать яркими сочными красками.

Русский принёс очередную бутылку. Они опять выпили. Остановить их было невозможно. Они явно решили превысить все нормы. Они перестали обращать внимание на телевизор. Войдя в раж, спели удивительную песню на англо-русско-французском языке чудовищными голосами и каждый на свой собственный манер. Француз измазал дорогой, с иголочки костюм и белоснежную рубашку соусом и маринадом, галстук съехал набок. Сазонов почти не пострадал, если не считать мокрого пятна в районе ширинки, которое красноречиво свидетельствовало о не совсем удачном посещении туалета. Оба выглядели, как закоренелые алкоголики. Они уже больше не закусывали. Они надирались до поросячьего визга.

Первым начал целоваться русский. Француз не возражал, наоборот, горячо приветствовал. Они пили и целовались. Когда же совершенно невменяемые, напившиеся вдрызг, они повалились на кровать, целуясь, шепча что-то приятное и весёлое друг другу на ухо и по-дурацки улыбаясь при этом, со стороны стало казаться, что отношения между ними приобретают гомосексуальный характер.

Иногда в порыве любовной страсти Жан-Жан выкрикивал что-то вроде:

– Сазонов, дорогуша, я тебя обожаю! Левша ты мой гениальный! Дай-ка я тебя в губки чмокну!