Человек

Ногами он лежал на чьём-то трупе, но не позволяя себе расслабляться, тут же подскочил, опираясь на посох и ковыляя, легко побежал, но бег этот напоминал скорее прыжки или подбрасывание снаряда катапультой, где в роли рычага была старая обглоданная течением палка. Но паника и страх гнали его вперёд, а вкачанный в вены в неистовых количествах адреналин уже не позволял чувствовать страшную рану в ноге. И ни разу его взгляд не ушёл за спину. Яростное и даже в какой-то мере брезгливое желание покинуть это место жизни людей обуяло его и придало сил. И лишь оставив между собой и поселением порядочное расстояние он остановился, нет, даже скорее упал. Он упал на колени и тут же рухнул в буйно растущий бурьян, в коем преобладала осока и пушица. Он сжался в позу эмбриона, засунув руки под колени, а грудь его сотряслась от беспорядочного дыхания.

– А-а! – вместе с криком его покинула и надежда на спасение и помощь.

Тело человека бросало то в жар, то в холод. Сознание пыталось скрыться, спрятаться, уйти поглубже от реальности. Он не знал куда теперь идти и что делать, но и думать об этом не было сил. Энергия оставила его тело. Дыхание пришло в норму. Глаза приобрели ту же отречённость, что глаза «привратника», встретившего его у входа в селение. Чёрные точки зрачков упали на отцветшую ромашку и больше не двигались. В тело пробралось прохладное чувство спокойствия, веки сомкнулись, оставив ещё безлунный мрак ночи, черную мглу прибрежных чащ, берёзы и тополя, ивы и заросли камыша.

Кто помог ему сбежать от тварей, готовых его зарезать без всяких зазрений совести? Старуха Фортуна? Может призванные боги? А может собственная сумасшедшая ярость, смешанная с паникой и страхом смерти в ещё более гремучий коктейль? Об этом человек уже не будет думать. Он погрузился в сонные грёзы. Его руки иногда подрагивали, а мышцы правой ноги ещё в течение всей ночи играли под кожей будто струны. Прозрачная, как стекло, струйка слюны стекла на бороду и в ней и осталась. Он утонул во сне.

12

Слепящие белизной лучи солнца ударили в глаза, пробиваясь меж ветвей берёзы, нависших плотными вениками над человеком. Чувство счастья и лёгкости играло в груди, практически ощущаясь на кончике языка. Дышать было так легко, а воздух, наполняющий лёгкие, был прохладен и девственно чист. Веки человека были закрыты – он наслаждался, вкушал, жил. Под головой ощущалась приятная грубость берёзовой коры, а ладонями и ягодицами он ощущал пушистую мягкость сена. Он слышал приятный жужжащий шум жизни, кружащей над ухом.

– Нет! Прошу! – высокие визжащие слова вырвали его сознание из блаженствующего состояния, а прохлада в груди уступила тяжёлому колющему страху.

– Нет! – всё так же натужно кричал голос, – Они ещё совсем юны!

Человек открыл глаза.

Кто это? Женщина в сером свободном платье. Крепкие черты лица. Морщинки, которые говорили о том, что она уже в средних летах. Соломенные волосы распущены и спутаны. А лицо искажает безумие.

Укол боли прошивает черепную коробку, сдавливает лёгкие. Каким-то чудом он не сжимается в комок, подобно ежу от страха. Какая-то мысль, что-то пытается выйти, но не может. Человек раскрывает рот в беззвучном крике, зубы так сжаты, что должны трещать. Он что-то знает, но… но…

– Указ ярла! Все крестьянские отпрыски ото семнадцати и мужи собираються на сечу с чёрными!

Человек, скрепя сердце, сквозь боль поднял глаза вслед за кричащим мужским голосом. Его взору предстал чурбан на вороном коне с чёрной бородой по грудь, тело его было заковано в кожаные латы с редкими стальными колечками, плечи закрывали толстые наплечники из кожи, на поясе, слева, поигрывает меч, так и желающий выскочить с рукой всадника, а на голове серый шерстяной капюшон, лицо грубо сбито, нижняя челюсть выступает вперёд, что способствует выделению брызжущей во все стороны слюны из его уст при разговоре, а сейчас она так и летела, переливаясь солнечными зайчиками в полёте.

– Прочь баба! – отталкивал он женщину, всё никак не отстающую от его ноги, – Не твоиво умишка работёнка! Мужички, выводи по одному!

– Оставьте сынов! Возьмите Атли! Оставьте сынов! – её руки хватались за ноги и пояс всадника, моля о пощаде, но посланец воли господина не выдержал и ударил правой ногой женщину в грудь. Из её уст вырвался сдавленный вскрик, она упала и сжалась, и было лишь слышно, как она, кряхтя и скрипя, будто несмазанная дверь, пытается втянуть воздух в лёгкие, пылающие жаром.

– Наконец! – вскрикнул всадник, впиваясь взглядом в выходящих из избы людей.