Человек

Трясущимися пальцами, будто ветви на ветру, он развязал завязки наручей, панциря и поножей, освободившись от доспехов, снял полностью и всю одежду, оставшись в чём мать родила. Развешал её на стволе и присел на выбивающийся из почвы корень голыми ягодицами, что тут же вызвало холодный всплеск дрожи, хлынувший волной по телу. Он сидел, подобрав колени к груди, пытаясь согреться и разжёвывая очищенный, будто кол на вурдалака, корень лопуха. Покончил со скудной пищей, и его вдруг стало клонить в болезненную дрёму, из которой его постоянно вырывала дрожь или порыв ветра с порцией холодного дождя, заставляющего всё тело сжаться в один комок, зубы сжаться в страшном импульсе, а дыхание отказаться от своего труда. Но как бы ни было сложно, а дрёма всё же объяла сознание, и позволила незаметно и менее болезненно переместиться в будущее, где ливень переставал, переходя в лёгкую тёплую морось. С ветвей ивы падали тяжёлые капли воды в здорово разлившуюся реку, отзываясь стрелами брызг. Небо светилось синевой в разрывах меж грязных туч. Солнце, вновь показавшееся, подсказывало, что в дрёму человек упал как минимум часа на три-четыре – оно уже перебежало зенит, когда по началу дождя до полудня оставалось ещё несколько часов. Жизнь потихоньку возвращалась в мир после ливня: птицы сотрясали воздух своим чириканьем, муравьи ползали по выгнутой к земле стороне ствола ивы, мелкие рыбёшки вырывались из воды, пытаясь схватить мушку послаще. Солнце, будто свеча во мраке, освещало редкими лучами густую тьму реки, вновь игриво клокочущую с новой силой.

Одежда была всё ещё сырой и долго бы оставалась такой из-за повышенной влажности воздуха, но делать было нечего, и человек стал натягивать её, встречаясь с мокрым сопротивлением. Тело прошибало в дрожь от каждого соприкосновения – оно привыкло за несколько часов к низкой температуре, кожа обсохла, как и волосы, но теперь его снова заставляют терпеть холод влаги. Губы его были сухи, что бедная почва в пустыне, а голод снова показывал зубы. Человек спустился к воде, но идти и практически не нужно было – она поднялась по корни дерева, и ему нужно было лишь опуститься на колени, однако жажда отпала как-то сама собой, когда он увидел разного рода сор и муть в воде, а подняв взгляд он разглядел плывущий в паре метров от него серый трупик не то мыши, не то крысы лапками кверху. Да, пить уже как-то не хотелось, можно было и потерпеть, но голод таких вольностей не спускал и сразу напомнил о себе. Поэтому человек загрыз предпоследний из оставшихся корней, невесело хрустя в раздумьях о дальнейших планах. Но думать было особенно не о чем: двигаться он будет так, как решил ещё утром. Острым углом вставал вопрос пищи. Однако и на него был ответ – останавливаться, чтобы сделать какую ловушку на мелкую зверюгу или попытать счастье с острогой по колени в реке он не мог – не было времени. Лихорадка уже ломала и бросала его тело из ада во льды, а когда одевался, он нехотя заметил, что пятна прибавились в количестве. Оставалось только надеяться на дары природы.

3

Тучи стойко сохраняли свои позиции, потому небо всё ещё было нечистого сланцевого оттенка; дул неприятный ветер, пробирающий до костей, несмотря на сталь панциря. Ноги и посох, чавкая, впечатывались в грязь, ещё не успевшую высохнуть. Редкие лучи солнца отражались от частых луж, образованных в небольших прибрежных кармашках холмистой местности. Настоящие горы были всё дальше и, если бы не их белоснежные пики, то совсем бы потерялись – не разглядеть без подзорной трубы. Река извивалась, что змея, заставляя человека вслед за ней вилять меж крутых холмов и зарослей, а то идти на прямик сквозь заросшие ряской низинки, спотыкаясь о подводные камни и коварные ямки, невидимые за растительностью. Где-то приходилось совсем уходить, чтобы обойти разлившуюся реку или глубокие, но небольшие – и пара телег бы не прошли вместе через такие, заболоченные озёрца, поросшие необычным для этой крутой окологорной местности камышом. Но долго такие приключения не продлились – относительно одной высоты площадь перешла в пологие и долгие склоны, которые не позволяли воде застояться. Он уже снова шёл меж каменистых пейзажей покрытых в основном хвойной растительностью: ели, сосны, какие-то карликовые кустики с зелёными иголочками и маленькими кругленькими шишками, какие человек ещё не видел, были знакомые ему лиственницы, но больше всего здесь было, конечно, сосен и особенно елей, которым такая каменистая бедная почва, с редкой зеленью, была только в радость. А идти, наконец, стало возможным без труда с вырыванием сапог из присосавшейся почвы.